Герард ничего не понимал. Последнее, что он помнил, как за ней закрылась дверь кухни. Тряхнул головой, слыша звон в ушах. Вращал головой, понимая, что находится в комнате русинки.
— Поспешите, господин граф, — ледяной тон русинки указывал на её крайнюю степень недовольства. Ни тени улыбки на её лице. Он бы сказал, что её прищуренный взор выражает небрежение. Припухшие глаза и губы наводили на мысль, что она плакала. Бесспорно, плакала. Он помнит, как ходил к Бруно и что там видел.
Бригахбург сел в постели покачиваясь. Кружилась голова.
— Что за чёрт? — голос осип, как после недельной беспробудной пьянки.
— Господин граф, я жду, — Наташа раскручивала ручки двери, видя, что он «тормозит». Это действовало на нервы. — Если вы хотите выставить меня в неприглядном свете перед всеми, тогда оставайтесь, — недобрый её взор прошил его насквозь. — Конечно, теперь за меня некому заступиться. Ко всем прочим злосчастьям добавилось ещё одно: меня бросил жених. — Она чувствовала закипающую злость, замешанную на слезах. Ещё немного и сорвётся. Рванула дверь, распахивая: — Уйдёте вы или останетесь — решать вам.
Девушка прошла к окну, открывая его. Утро встретило пасмурным небом и тишиной.
— Я заступлюсь за тебя, — приподнялся Герард, оседая назад.
— У вас есть невеста. Вот за неё и заступайтесь, — почуяла неладное Наташа.
Подойдя к мужчине на расстояние вытянутой руки, наклонилась, уставившись в его лицо. Блуждающий прищуренный взгляд, бессознательное покачивание головой. Он напомнил ей китайского болванчика. Такое же выражение угодничества и покорности, полное отсутствие сопротивления.
— Вам плохо? — тревога кольнула в сердце. — Болит что-нибудь? Зачем вы вчера вообще пришли сюда? Перепутали этажи?
Он пожал плечами, качая головой:
— Ничего не помню. Вот как ты ушла в кухню и всё… Больше ничего не помню.
— А сознание теряли? — коснулась Наташа его запястья, прощупывая пульс. Биение вразнобой, через неровные временны́е промежутки. Плохо. — Позвать кого-нибудь?
— Нет. Сама же сказала, что нельзя.
Герард встал, сдерживая приступ тошноты. Сделав несколько шагов, почувствовал себя увереннее.
— Идите в свою комнату. Вам нужно обязательно полежать.
А сердечко ёкнуло: у его сиятельства был сердечный приступ? Её отец умер на ступеньках подъезда. Ему было пятьдесят два года. Здесь же перед ней молодой мужчина, крепкий, закалённый невзгодами. Может быть, его потихоньку травят?
— Что вы ели в последний раз, помните? — подошла к она графу, заглядывая в его опущенное лицо.
— В обед ел за столом. Всё, больше не ел.
— А пиво пили, медовуху или вино? — он, без сомнения, выглядел подозрительно. Таким Наташа видела его впервые. Куда исчезла уверенность, дерзость, харизма?
— Нет, только в обед, — поднял он тяжёлую голову, вспоминая: — В половине Бруно пил вино.
— А, давайте-ка, примите вот это, — шурша фольгой, Наташа достала несколько таблеток абсорбента и подала кубок с водой. — Вреда не будет. Может быть, позвать Дитриха?
— Нет, я сам.
Девушка беспокойно смотрела ему вслед. Высокий, сильный мужчина, ссутулившись и касаясь ладонями стены, неторопливо удалялся по коридору.
Нет, так нельзя, упасть может. Наташа догнала Герарда, обхватывая за талию, прижимаясь, поддерживая.
Сиятельный с благодарностью смотрел на неё, а она устало улыбнулась ему и ободряюще сказала:
— Всё будет хорошо, — и опустила глаза, пряча навернувшиеся слёзы. Плевать ей на то, что кто-то увидит их вместе. Ему плохо. Если его не станет, как она будет жить?
Герард обнял девчонку за плечи. В душе разливалось тепло. Шепнул:
— Хорошо, что ты есть, моя леди.
* * *
— Откройте окно. Ему нужен свежий воздух, — Наташа убрала подушку из-под головы графа, ощупывая его макушку массирующими движениями. Могли ночью оглушить. — Нигде не больно?
Герард замер, прислушиваясь, как её пальчики легко касались кожи под волосами, буркнул: «Нет», закрывая глаза, слыша её дыхание, мысленно уносясь в ту ночь, когда его губы касались её губ.
Дитрих, встреченный ими в коридоре третьего этажа, беспокойно глядя на брата, спросил:
— Что с ним? — подставил своё плечо, принимая тяжесть мужчины на себя.
— Не знаю. Такое с ним раньше случалось? — отступила в сторону девушка.
— Не видел.
Она смотрела на них и думала о том, что люди этого времени в проявлении заботы и родственных чувств ничем не отличаются от её современников:
— А на сердце когда-нибудь он жаловался?
— Не слышал.
— Я всё слышу и могу говорить сам. Мне уже лучше, — Герард обратился к брату: — Вели принести трапезу сюда.
— Думаешь, ты надолго слёг?
— Некогда валяться. Чуток полежу и встану, — покосился Бригахбург на иноземку. — Бруно видел?
— Нет ещё.
— Вели ему прийти.
Девушка осматривалась. В комнате его сиятельства она была впервые. Ничего не скажешь… Для дикаря совсем неплохо. Деревянные панели, чудесные гобелены с видом баталий. Кровать гораздо больше, чем у неё в комнате. Маленький прикроватный столик. Два побольше: один у окна между скамьями, другой, низкий, у камина. Кресла. На полу шкуры. Одна стена увешана оружием. Сундуки. Низкая дверь в умывальню. Ещё одна — на противоположной стороне. Второй кабинет? И, конечно, там карта во всю стену. Наташа покосилась на мужчин. Снова подумалось о побеге. А что остаётся делать? Попытки отравлений, предательство Бруно, домогательства графа. Это сейчас он тихий.
— Ещё что-нибудь нужно? — опустился в кресло Дитрих, обращаясь к Наташе.
— Нет, — она сидела на кровати, держа согревающуюся руку Бригахбурга, считывая пульс и думая о его странном состоянии. Что это может быть? В любом случае на умирающего он не похож. Ему бы отлежаться. Только, кто её станет слушать?
— Я пойду. Мне нужно к графине, — поднялась Наташа, глядя на барона. — Позовите кого-нибудь подежурить у постели больного. Если что, зовите меня.
— Ты останешься здесь, — наткнувшись на недовольный взор русинки, красавчик смягчил тон: — Не знаю, кому ещё можно доверить такое дело. Чтоб хуже не сделать. А мне нужно идти, — поспешно засобирался он. — Агну закрыли в отдельном покое. Дети капризничают.
Наташа, вздохнув, согласилась. Наверное, он прав. Уселась в кресло напротив графа. Устала. Будто и не спала вовсе. В голове нет ни одной толковой мысли. Из окна задувает прохладный ветерок. Поёжилась, прикрывая глаза, чувствуя, как на неё опускается что-то уютно-пушистое. Дитрих позаботился и укрыл её пледом.
— Спасибо, — подтянула она к подбородку мягкую шкуру, подшитую ворсистой тканью.
