Уходи, поди с глаз долой —На дне морском, средь ила,Лежит теперь могила,Ее вечный тревожим покой.Хотя песня и была грустной, я любила «Месть Русалки». Я знала, что это песня с суши – и потому чувствовала некую вину за то, что она мне нравилась. Ведь постоянные напоминания отца о человеческой угрозе и зле людей звучали в ушах.
Однажды, когда я стала постарше, я спросила ому Рагн об этой песне. Почему бабушка вообще ее поет, раз автор – человек.
Она ответила незамедлительно:
– Моя дорогая Ру, я пела ее всем своим девочкам по одной простой причине: нам нельзя забывать, что думают о нас люди. – Она замолчала и слабо улыбнулась. – Или что мы можем с ними сделать.
Золотистый свет становится красноватым. Солнце ярко светит над водой. Я же могу лишь смотреть на то место, где когда-то сидела Алия.
– Или что мы можем сделать сами с собой, ома, – говорю я, а в голове крутится песня.
Впервые мне бы хотелось плакать, как люди. Я не могу – пока нет. Превращение еще не свершилось полностью. Тогда мне удастся поплакать, но сейчас это не помогает. У моего горя нет выхода. Всхлипов недостаточно. Бить кулаками по земле – недостаточно. Кричать в небо – недостаточно.
Хоть я никогда раньше их не чувствовала, слезы все равно кажутся освобождением. Когда телу больше нечего отдавать, оно может лишь вернуть свое горе в землю. Как и сделала Алия. Она стала тысячей слез и вернулась к Урде.
– Руна?
Я вздрагиваю от звука своего имени и поворачиваю голову, чтобы глянуть через плечо. Рука подползает к пистолету на коленях.
Уилл. Он стоит там. Его тело скрыто деревьями. Руки подняты в воздух, словно я уже наставила на парня пистолет. Несмотря на шок на моем лице, он делает шаг через защищавший его кустарник и выходит на открытую местность. Юноша все еще не опускает руки.
– Руна, я не собираюсь тебе вредить. Или ловить тебя, обещаю.
Уилл делает еще один шаг. Все его тело в паре метров от меня открыто удару. Этого достаточно, чтобы я вскочила и помешала подойти ближе.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.
Он немного опускает руки, но все еще держит их вытянутыми перед собой. Его взгляд перемещается на пистолет в моей руке. Однако что-то в сомнениях юноши не связано с угрозой оружия.
– Я видел, что ты сделала с теми стражниками. Там. Я… Огонь… Я никогда не видел такого заклинания.
Я ничего не отвечаю.
Этот юноша – друг Николаса. Его кузен со стороны жены, которая пробыла таковой пару часов. Уилл – не Ольденбург, но достаточно близок к ним. Потому мне бы в последнюю очередь хотелось подтверждать, что я ведьма. Я переминаюсь с ноги на ногу. Не желаю сегодня убивать еще одного человека, но чувствую, как пальцы скользят к курку пистолета.
– Ой. Слушай. Нет – то есть я только это и могу.
На его губах появляется слабая глуповатая улыбка. Уилл наклоняется и срывает травинку с земли. Парень держит ее перед собой и проводит сверху рукой, словно маг на одной из предсвадебных вечеринок, на которых мы побывали. Я собираюсь закатить глаза. И тут юноша произносит то, отчего волосы на моих руках встают дыбом.
– Vaxa fagrliga lagr kappi.
Травинка на миг дрожит в лучах рассвета, а потом вырастает из самой себя – тянется вверх, вниз, прочь. За два мгновения она становится чем-то совершенно другим. Цветком – тонкие белые лепестки и солнечно-желтый центр.
Уилл кланяется и протягивает его мне.
– Уильям Йенсен к вашим услугам. Очень опасный маг, который умеет только создавать маргаритки.
Я не беру ее. Все это слишком меня поразило.
– Маг?
Парень кивает.
– Это громкое слово для описания моих способностей. Но да, у меня есть некоторое количество магии. Не как у тебя или Алии.
