Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Положительное отношение Хемингуэя к Советам не изменилось и в марте 1942 г., когда они с Геллхорн ездили в Мехико, чтобы посмотреть на корриду и повидаться с друзьями. В то время Мексика стояла на втором месте после Испании по своему пристрастию к боям быков. Многие мексиканские города имели арены для корриды и устраивали связанные с боями быков празднества, подобные тому, которое Хемингуэй мастерски описал в одном из своих первых романов «Фиеста (И восходит солнце)». Помимо этого, Мексика была одной из немногих стран, принимавших политических изгнанников левого толка. Самым известным из них был Лев Троцкий, заклятый враг Сталина, который в последние годы жил на тихой, тенистой улице в части Мехико под названием Койоакан, недалеко от ярко-голубого дома своей бывшей возлюбленной, известной мексиканской художницы Фриды Кало.
Дом Троцкого нельзя было назвать приветливым. Он больше походил на небольшую крепость с высокими стенами, железными ставнями и вооруженными охранниками на сторожевой вышке, откуда просматривалась вся улица. Троцкий пытался защититься от длинных рук НКВД. Местные члены партии всячески досаждали выдающемуся революционеру, причем не только своими плакатами и оскорблениями. В мае 1940 г. НКВД отправил целую группу мексиканских коммунистов на автомобиле, включая известного художника Давида Сикейроса, с заданием обстрелять двери и окна дома. Троцкий при этом не пострадал, но его внук получил ранение, а один из охранников был захвачен и позднее убит. Несколько месяцев спустя, в августе, наемник НКВД проник к Троцкому под видом друга и убил его ударом ледоруба.
Один из близких друзей Хемингуэя еще с гражданской войны в Испании жил в более скромной, южной, части Мехико под названием Ахуско. Бывший комиссар Густав Реглер находился в тяжелой ситуации. К этому времени он открыто разорвал отношения с единомышленниками. «Коммунистическая партия дала секретное указание: „Реглер больше не с нами, значит он против нас“». Одна из мексиканских газет напечатала карикатуру, изображавшую его как нациста и одновременно троцкиста, — сочетание было совершенно нелепым, однако представляло серьезную угрозу, поскольку подбивало местных коммунистов на враждебные действия. Какие-то юнцы стали вести наблюдение за домом Реглера. Когда Хемингуэй пошел к нему в гости, он знал об этом, но, похоже, не понимал до конца серьезности ситуации. «Он не видел ничего, кроме физической опасности, — писал немец в своих мемуарах, — и дал мне денег на приобретение револьвера».
Хемингуэй убеждал своего друга не обращать внимания на нападки прессы. После корриды Хемингуэй и Реглер со своей женой Марилуизой отправились в Tampico Club. Этот ресторан, облюбованный состоятельными жителями и представителями искусства, находился в историческом центре Мехико в окружении элегантных испанских колониальных зданий. Выпивка ослабила политическую сдержанность Хемингуэя подобно тому, как это случилось, когда он пил водку с Орловым в Испании и восторженно высказывался в поддержку борьбы за Республику. Хемингуэй не мог остановиться, даже когда они ушли из ресторана. Ему нужно было сказать Реглеру нечто важное. Он «хлопал» Реглера по плечу и «прижимал [его] к мраморному фасаду» ресторана.
«Почему ты ушел от них [коммунистов]?» — спрашивал Хемингуэй. Марилуиза пыталась вмешаться, но Хемингуэй не отпускал своего друга, который был все еще слаб после ранения в Испании и пребывания во французском лагере. Хемингуэй «находился в состоянии эмоционального замешательства. „Почему ты верил в них в Испании? Везде нужна организация, а у них она есть. Вернись к ним!“» Хемингуэй наконец отпустил Реглера, но не закончил. Уже спокойнее, но не менее настойчиво, он продолжал говорить Реглеру, что демократические страны совершенно беспомощны перед нацистами. «США кончат точно так же, как и Франция… Только русские могут сражаться».
И Реглер, и Хемингуэй до конца жизни не забывали об этой встрече в Мехико. В одном из примечательных писем, написанных в феврале 1947 г., Хемингуэй сожалеет о том, что его хороший и очень храбрый друг покинул Коммунистическую партию именно тогда, когда был заключен советско-германский договор. Коммунизм для Реглера был «чем-то вроде религии для… croyant [правоверного]», писал Хемингуэй. В Мехико в 1942 г. Реглер был «таким же жалким, как поп-расстрига». Послушать его, так камеры пыток НКВД играли главную роль в гражданской войне в Испании. Для Реглера все сводилось к этому. Он сосредоточился исключительно на зверствах и, похоже, забыл, почему сам сражался за Республику. Хемингуэй допускал, что знал «о людях, ошибочно расстрелянных нами [курсив добавлен автором] в Испании», но это была лишь «ничтожная часть того, что происходило». Признавая случаи расстрела невиновных, он фокусировал внимание на том, в чем видел общее благо, — на борьбе против фашизма, возглавляемой Советским Союзом в 1942 г. точно так же, как и в 1936 г.
Перл-Харбор изменил характер жизни в Америке. В первый момент нападение вызвало всплеск национализма. Многие честные и патриотичные граждане, имеющие связи с Японией или Германией, оказались под подозрением. Штаты на тихоокеанском побережье интернировали десятки тысяч американцев с японскими корнями под предлогом предотвращения диверсий и шпионажа. Попутно их лишали жилья и бизнеса.
Куба присоединилась к Соединенным Штатам в войне против стран Оси, и ситуация на острове мало чем отличалась от того, что творилось на материке. Там тоже развернулась охота на сторонников врага. Имея за плечами опыт гражданской войны в Испании, Хемингуэй и Геллхорн полагали, что понимают масштабы угрозы. Как Геллхорн написала своему редактору в Collier’s Чарльзу Коулбо несколько месяцев спустя, «в [местном] тайном сообществе сторонников испанских фашистов насчитывается 770 немцев… и 30 000 испанцев». Они могут организовать пятую колонну — тайную группу активистов — для подрыва усилий правительства. Не стоит переоценивать эту угрозу, но и сбрасывать ее со счетов тоже нельзя. Вместе с другими посол США «постоянно и внимательно следит за действиями местных нацистов».
Геллхорн знала, что обычно трезвомыслящие американские чиновники собирают сейчас все слухи подряд и докладывают о них в Вашингтон. Многие из них, если не подавляющее большинство, были не более чем сплетнями. Еще в сентябре 1939 г. посольство в Гаване, например, стало обнаруживать «все больше и больше подтверждений усиления прогитлеровских настроений у большинства местных испанских коммерсантов… [которые], однако, скрывают свои подлинные чувства». Надо надеяться, что вашингтонские читатели задавались вопросом, откуда тогда известно, что это за «подлинные чувства». Другой бессмыслицей был доклад тайного информатора ФБР, который попал в Вашингтон и циркулировал в высших кругах ФБР и Госдепартамента. Он содержал информацию о неназванном итальянском джентльмене с неправильным прикусом, который работал на судне под названием Recca, посещал молодого человека по имени Хоппе и приносил ему свежие фрукты. Какие-либо объяснения, почему это было подозрительным или заслуживающим внимания, отсутствовали.
Попутно посольство в Гаване обратило внимание на Хемингуэя, воинствующего антифашиста, который хорошо знал город и, похоже, кое-что смыслил в загадочном искусстве сбора разведывательной информации. Военно-морской атташе полковник морской пехоты Хейн Бойден доложил в Вашингтон, что Хемингуэй не боится фашистов и готов схватиться с ними при встрече. В качестве примера приводился случай с неким Майклом Пфайффером, «одним из самых неприятных и горластых сторонников гитлеровского режима, [который] … похвалялся при каждом удобном случае… что готов в кулачном бою с Эрнестом Хемингуэем постоять за честь фюрера [Адольфа Гитлера], если тот не побоится сразиться с ним».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
