Шли они неспешно, и тот путь, который ночью занял у Константина минут пятнадцать, грозил растянуться часа на три-четыре.
Примерно на середине пути они увидели сидящую у обочины грязноватую старушку. В это время княжна обучалась правильному произношению, с точки зрения франка Полбу, русского звука «я».
Дружинники, ведущие на поводу лошадь окончательно ослабевшего десятника, ушли уже далеко вперед. Старушка, опершись на собранную ранее вязанку хвороста, с кряхтением поднялась и в пояс поклонилась Константину.
— Здоровья тебе и всяческих побед, богатырь… кхе-кхе… И тебе красавица… кхе… радости. Помогите бедной женщине, чем не жалко, кхе-кхе… — согнуться-то, она согнулась, а вот разогнуться уже не смогла. Так и стояла, поскрипывая и постанывая.
Рыцарь задумался. Что-то было не так с этой бабкой.
И почему просит она не ради Христа, как всем официальным нищим положено?
В этот момент княжна подбежала к уже начинающей плакать старушке и, положив ей руки на виски, нежно зашептала на смеси польского и русского. Ногти слегка засветились, и бабка стала выглядеть намного лучше. А вот Данунашка, напротив, слегка покачнулась и побледнела.
— Будь здрава, дитя, — сказала бабулька. — Давно уже так хорошо старой бабе Гуле не было… Доброе у тебя сердце.
Девушка через силу улыбнулась и кивнула.
— Хороша твоя подруга, богатырь, — старушка, после прикосновения княжны переставшая кашлять и кряхтеть, пристально всмотрелась сначала в глаза рыцаря, потом в очи княжны. — Помогла бабушке… Не за ради корысти, и не для удачи, и не во имя души спасения… И даже без просьбы… А ты… Вот ты, богатырь, сможешь чем помочь али будем считать — дивчина твоя справилась?
— Он йесть борзой! — попыталась помочь княжна. — Сильнохрабрый! Одваженный! Правдивый… то йесть… настоящий межчижна!
— Ах, вот оно как… — пробормотала бабка, не отводя взгляда от чела пани Рошек.
Старуха коснулась своей лапкой белоснежной ручки княжны, и та будто застыла на середине фразы.
— У меня нет ни денег, ни еды, добрая женщина, — проговорил еще не понявший, что произошло рыцарь. — Если хочешь, я могу сопроводить тебя до твоего пристанища. А слуга мой донесет твою вязанку.
— И на том спасибо, добрый молодец. Гуля сказала… Избушка моя недалече, вон за той горкой лесок да там чуток наискосок… Гуля сказала… Да ты можешь и не утруждаться, отпусти со мной свою подругу, хвороста немного, такая молодая сильная девушка легко справится… Гуля сказала! А ты ступай, жди ее у погоста. Гуля сказала!!! Вы же туда путь держите? ГУЛЯ СКАЗАЛА! Она поможет, да прибежит сразу… ГУЛЯ СКАЗАЛА!!! Ох, я б была моложе лет на триста, тоже к такому молодцу прибежала. Ух, прибежала бы! Хи-хи-хи… И слугу своего забирай! ГУЛЯ-Я-Я СКАЗА-А-А-АЛА-А-А-А!!!
Ноги сами понесли Константина по дороге, хоть он и не хотел оставлять свою даму сердца в одиночестве. За ним вприпрыжку бежал Пендаль с абсолютно ничего не выражающими, пустыми глазами. Но все еще любовно прижимающий к груди дрын и шкуру.
Каждая фраза старухи, и, особенно, это самое «Гуля сказала!», будто раскаленным гвоздем жгла разум барона. Он даже помыслить не мог ослушаться. И вдруг, когда он сделал уже не менее трех дюжин шагов…
— А-ми-ми-ми-ми-и-и-и-и-и-и-инь!
Колобок катался вокруг бабки, а та сучковатой клюкой пыталась его пришибить. Но, то ли возраст сказывался, то ли атмосферное давление на бабкину гипертонию повлияло, но юркий шарик ловко уворачивался от града сыплющихся на него ударов и не переставал истошно орать.
«Колдунья, — понял догадливый крестоносец, — ведьма!» И с громким воплем «Аве Мария!!!» бросился назад, обнажая на ходу меч.
Наконец, бабка, наверное, случайно, попала по колобку, и тот, будто мячик, отскочив от клюки с громким «Ми-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!» улетел в кусты.
— Дьявол тебя побери! — вскрикнула старуха, увидев бегущего к ней решительно настроенного рыцаря. В одно мгновение она перекинула безвольное тело Данунашки через вязанку. Молодцевато взбрыкнув ногами, уселась верхом и совсем не по старушечьи свистнула в два пальца.
И вязанка ПОЛЕТЕЛА! Подпрыгнувший с разбегу Константин не дотянулся до нижнего края всего на половину ладони… И это было вдвойне обидно. Стал озираться, ища, чем бы подбить летающую бабку….
Из кустов, обиженно мимимикая вылез колобок, и барон придумал.
— МИ-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И-И!!!!!!!!
26. Волки, волки!
Попал.
Ну, не в саму бабку, а в вязанку.
Колобок, хоть и голова, но не боеголовка повышенной мощности, а потому «Бу-у-убу-у-ум!» не произошло. Вязанка лишь немного сбилась с курса, старуха громко выматерилась, заново ловя горизонт. И на крейсерской скорости, примерно тридцать пять километров в час, полетела дальше. Унося теперь вместе с княжной и уцепившегося ладошкой за хворостину колобка.
Возвращать дружинников было некогда, и Константин побежал. Следом за ним, как мог, спешил тоже пришедший в себя Пажопье.
Слава Господу, вязанка летела не по прямой, и не очень высоко, метрах в шести-семи над землей. А, следовательно, ей приходилось огибать высокие деревья и холмы. Пару раз на их пути встречались ручьи, и тогда бабка резко меняла курс. Видно, не могла пересечь текущей воды.
Кроме того, болтающийся сзади, истошно верещащий колобок, вероятно, нарушал скрупулёзно просчитанную, хрупкую аэродинамику вязанки. И ее постоянно мотыляло из стороны в сторону.
Тем не менее, рыцарь отставал.
Примерно через час бега он потерял из вида ведьму, и, призвав на помощь Пресвятую Деву, быстренько рассчитал в уме азимут. Другими словами, побежал туда, куда, по его мнению, стремилась попасть баба Гуля.
Лес, через который пролегал его путь, оказался не очень мрачным и буреломным. Да, передвижение замедлилось, но изредка долетавшие откуда-то спереди «ми-ми-м-и-и-и-и!» подсказывали верное направление.
Перед глазами бежали строчки, цифры, буквы, но Константин уже привык не обращать на них внимания. Он полностью сосредоточился на беге и лишь старался не споткнуться о какой-нибудь некстати подвернувшийся пень.
Лесная полянка обещала дать фору, и Полбу ускорился. Внезапно дерн под его ногами просел, земля провалилась, и рыцарь со всего маха грохнулся в тщательно вырытую и хорошо замаскированную волчью яму. Сверху посыпались травинки, веточки, листики… В конце прямо по лбу Полбу вмазала здоровенная лягушка.
— Ква, — сказала она. И прикинулась мертвой.
Константин сглотнул. Торчащий на дне ямы четырёхфутовый, остро заточенный кол, густо смазанный какой-то бурой гадостью, лишь чудом не пронзил его тело. Но напрочь испортил бриджи и подкольчужник, изорвав одежду в клочья.
Яма достаточно глубокая, почти в три роста Константина. Шириной в полтора. И на кого такие копают?
