— Прости, — повторил он. — Не могу выразить, как мне жаль. Мне было тошно оттого, что я не мог тебе открыться, это мучило меня каждый день с тех пор, как мы стали друзьями.
— Мы не друзья, — прошептала она в оконное стекло.
— Если ты мне не друг, значит, у меня нет друзей.
— Друзья не лгут.
— Друзья пытаются понять, — добавил он. — Разве я стал бы тебе другом, если бы не лгал? Разве не опасно было признаться вам с Раффином? Ты бы сделала по-другому, Катса, если бы это были твой Дар и твоя тайна? Ты бы спряталась в темной норе и никому не досаждала своей проклятой дружбой? У меня будут друзья, Катса. У меня будет настоящая жизнь, хоть я и несу это бремя.
Резкий голос По на мгновение умолк, задохнувшись, и Катса попыталась отогнать от себя его грусть, не давать ей себя тронуть. Внезапно она обнаружила, что изо всех сил цепляется за подоконник.
— Ты бы хотела, чтобы у меня никого не было, Катса, — тихо закончил он. — Чтобы мой Дар овладел всей моей жизнью и не пускал в нее никакой радости.
Ей не хотелось слушать эти слова, которые взывали к ее сочувствию, к ее пониманию. Своим собственным Даром она причинила столько боли людям, стала изгоем, никак, не могла освободиться от его власти и, как и По, никогда не просила о том, что было ей дано.
— Да, — сказал он. — Я об этом не просил. Я бы отказался от него ради тебя, если бы только мог.
Ярость, снова ярость от того, что нельзя даже сочувствовать так, чтобы он этого не знал. Просто безумие, все это невозможно себе представить. Как его мать общается с ним? А дедушка? Как с ним вообще можно разговаривать?
— То, как ты сражаешься, — начала она, не отрывая взгляда от темнеющего двора за окном. — Хочешь, чтоб я поверила, что у тебя нет Дара сражаться?
— Я исключительно хороший боец от природы, — ответил он. — Как и все мои братья. Королевская семья в Лиониде славится мастерством рукопашного боя. Но мой Дар — огромное преимущество в бою, ведь я предвижу каждый шаг, который противник делает против меня. Прибавь сюда еще то, что я ощущаю тело противника — это чувство куда более точное, чем зрение — и поймешь, почему до сих пор никому, кроме тебя, не удавалось меня одолеть.
Поразмыслив, она поняла, что просто не может в это поверить.
— Ты сражаешься слишком хорошо. У тебя точно есть еще Дар, ты не смог бы так биться со мной без него.
— Катса, — сказал он, — подумай хорошенько. Ты бьешься в пять раз лучше меня. Когда мы боремся, ты всегда сдерживаешься — не говори, что это не так, это правда — а я ни капли не смягчаю удары. Ты можешь творить со мной все, что угодно, а я даже больно тебе сделать не могу…
— Мне больно, когда ты бьешь…
— Только секунду, к тому же, я могу тебя ударить, только когда ты сама позволяешь, когда выкручиваешь мне руку и не заботишься о том, что я бью тебя в живот. Как думаешь, сколько времени тебе потребуется, чтобы убить меня или переломать все кости, если будет необходимо?
Если будет по-настоящему необходимо? Он прав. Если бы она решила ранить его, сломать руку или шею, едва ли это заняло бы много времени.
— Когда мы боремся, — продолжал По, — ты очень стараешься победить, не покалечив меня. Обычно у тебя это получается благодаря необычайному мастерству. А я ни разу не сумел тебя ранить, хотя, поверь, пытался.
— Это прикрытие, — произнесла она. — Бойцовские навыки — только прикрытие.
— Да. Моя мать ухватилась за них, когда стало ясно, что я унаследовал способности братьев, а мой Дар их преумножил.
— Но почему ты не почувствовал, что я собираюсь тебя ударить, — спросила Катса, — в замке Мергона?
— Почувствовал, — ответил По, — но только в последний момент — и не успел защититься. До того первого удара я не подозревал, как ты быстра. Мне никогда не приходилось сталкиваться с такой скоростью.
От оконной рамы отвалился кусочек известки. Она взяла его и покатала между пальцами.
— Твой Дар когда-нибудь ошибается? Или ты всегда знаешь наверняка?
В его вдохе послышался смешок.
— Я не всегда знаю наверняка. Дар все время меняется, все еще растет. Чувство материи довольно надежно, если только вокруг нет огромной толпы. Я чувствую, где люди и что делают. В том, что касается меня: ни разу не было, чтобы я чувствовал ложь, а мне не лгали, или ожидал удара, а его не было. Но порой я не знаю… чувствую что-то, но не знаю точно. Чувства других людей могут быть очень… сложными, их трудно понять.
Ей никогда не приходило в голову, что может быть трудно понять человека, даже читая его мысли.
— Сейчас я увереннее, чем раньше, — продолжал он. — В детстве я постоянно путался. Меня накрывали огромные волны энергии и ощущений, и чаще всего я в них тонул. Например, мне понадобилось немало времени, чтобы научиться различать важные мысли и не очень, просто мысли, которые забываются в следующие мгновение, и осознанные мысли-намерения. Я сильно продвинулся вперед, но иногда Дар по-прежнему подкидывает мне такое, что руки опускаются.
Это показалось ей странным и смешным. А она еще думала, что это ее Дар — стихийное бедствие! Рядом с Даром По он казался на редкость простым и понятным.
— Иногда с ним трудно справиться, — добавил он, — с моим Даром.
Катса полуобернулась к нему.
— Ты это сказал, потому что я об этом думала?
— Нет. Я это сказал, потому что сам об этом думал.
Она снова повернулась к окну.
— Я думала о том же. Примерно о том же.
— Ну, — заметил он, — полагаю, это чувство тебе понятно.
Катса снова вздохнула. Многое в его словах она и вправду могла понять, хотя не желала этого.
— Как близко тебе нужно находиться к человеку, чтобы его почувствовать?
— По-разному. К тому же, со временем все меняется.
— В каком смысле?
— Если я хорошо знаю человека, — объяснил он, — радиус будет больше. К незнакомцу придется подходить ближе. Вот сегодня я почувствовал, как ты подъехала к замку, почувствовал, когда влетела во двор и спрыгнула с лошади, ясно ощущал ярость, когда ты бежала к Раффину. Тебя я чувствую… сильнее, чем остальных.
За окном было уже намного темнее, чем в столовой, и Катса случайно заметила отражение По в оконном стекле. Теперь он опирался о стол, как ей представлялось сначала. Лицо, плечи, руки были печально опущены. Весь его облик дышал грустью: он был несчастен. Сначала По смотрел в пол, но потом поднял глаза и встретился в отражении с ее взглядом. Внезапно Катса снова почувствовала на глазах слезы и поспешила сказать первое, что пришло в голову:
— А ты чувствуешь зверей и растения? Камни и землю?
— Я уезжаю, — проговорил он. — Завтра.
— Ты почувствуешь, если рядом будет животное?
