В локальных стычках заканчивалась осень. Пронзительные ноябрьские ветры, задувая со штормящей Ладоги, говорили о скором наступлении долгой и голодной зимы. Каменная крепость, окруженная мощными бастионами и расположенная посреди широкой и бурной Корелы — нынешней Вуоксы, — казалась неприступной. Река не замерзала даже зимой, поэтому нечего было надеяться подойти к крепости по льду через месяц-другой. Корела славилась по всей России как лучшее место ловли семги, отсюда благородную рыбу традиционно поставляли к царскому столу. Теперь артели царских рыбаков тянули неводы для защитников Кексгольма, не оставляя никаких шансов взять город голодом.
На этом фоне положение осаждающих выглядело куда хуже. Палатки и шалаши, в которых ютились тысяча двести шведских солдат, заливало ледяными дождями. Деньги, как всегда, задерживали. Наемники с тоской смотрели в серое, как их собственная жизнь, небо, провожая взглядами последние косяки отлетающих в теплые края гусей. Началось обычное явление этого периода года — массовое дезертирство. Расстреливать? Вешать? Но кого? Делагарди жаловался, что ничего не может поделать: если применять репрессии, то казнить нужно всех.
1610 год закончился без каких-либо серьезных военных достижений: в руках шведов оставалась только Ладога. Новую кампанию по захвату крепостей российского северо-запада пришлось отложить до начала следующего года.
26 января 1611 года Якоб Делагарди двинулся в свой второй поход в Россию из Выборга, откуда он почти два года назад выступил на помощь Новгороду и Москве. На этот раз обе русские столицы — северная и центральная — были его врагами. Впрочем, полководец, по опыту прошлого российского похода знавший, как легко враги превращались в союзников, а друзья делались заклятыми врагами, не спешил с формальным объявлением войны. Он распространил в новгородских пределах письмо, в котором сообщил, что идет лишь с целью выяснить намерения русских. Кроме того, в послании содержался набор уже знакомых по прошлому году обвинений: русские не выполнили своих обязательств перед Швецией (не передали Кексгольм), часть сословий выбрала царем Владислава, а в Нотебурге задержан Меншик Боранов с товарами и документами.
С деньгами — этой кровью войны — у шведов, как всегда, было туго. Делагарди и выборгский наместник Арвид Теннессон навербовали солдат на свои собственные и взятые в долг средства. Часть денег собрали среди жителей Выборга.
Кампанию пришлось начать с нуля, лишившись единственного трофея прошлого года — Ладоги. Пятого февраля после полугодового сидения в осаде Пьер Делавилль вывел своих рейтар из крепости, согласившись на предложенную новгородцами почетную капитуляцию. Крепость была сдана вместе с артиллерией в обмен на одного-единственного человека. Это был брат Делавилля, захваченный русскими во время рекогносцировки. От предложения перейти на сторону противника доблестный француз отказался, но и дружеские отношения с Делагарди, прошедшие испытание клушинской катастрофой, были навсегда испорчены. Делавилль покинул шведскую службу и вернулся на родину, обвинив в падении Ладоги короля и Делагарди, оставивших гарнизон крепости без помощи.
Первое сражение — и неудача. Казалось, бог войны после Клушина навсегда отвернулся от Делагарди. В ночь с 11 на 12 февраля наемники переправились через Неву на лодках на Ореховый остров, где располагалась крепость Нотебург. На рассвете началась атака. Петардами и таранами удалось разбить двое ворот, но защитники крепости закрыли брешь железной решеткой, которую петарды не брали, — прорыв не удался. Шведы, оставив на острове два десятка убитых, отступили. Колокольни двух крепостных церквей, деревянной и каменной, словно два великана, охраняющие свои владения, надменно взирали на отгребающих назад наемников Делагарди. Казалось, они напоминали шведам о том, что те взялись за непосильное дело, пытаясь расколоть этот твердый Орешек. За его скорлупой скрывалось ядро, почти столь же твердое, как и оболочка: это была одна из немногих русских крепостей без мирных жителей, населенная только стрельцами и казаками гарнизона. Страдания женщин и детей не могли сломить волю защитников, а сама природа позаботилась о спасении их от многих испытаний. Река давала пищу, а ядра осадной артиллерии, даже если бы и удалось подтащить пушки по болотистым берегам Невы, не могли пробить наполненных землей, песком и глиной бастионов: стрельба с большого расстояния через водное пространство ослабляла ударную силу ядер.
Пришлось ограничиться местью слабых — сжечь предкрепостные деревянные укрепления. Но противнику нельзя было позволить почувствовать бессилие шведов, и потому Делагарди дал холостой залп в сторону Новгорода: отправил городским властям письмо, из содержания которого явствовало, что шведы намеревались лишь попугать обороняющихся в ответ на их прежние нападения: «За то зло, которое мне причинили нотебуржцы, я вывел их несколько дней назад из сладкой дремы, заставив увидеть другой сон».
Второе сражение — и новая неудача. Вслед за Нотебургом не удалось добыть Ладогу. Шотландский полковник Коброн, посланный Делагарди на штурм крепости с тысячью солдат, сумел шестого марта взорвать петардой внешние ворота, но дальше не прошел. Защитники храбро отражали атаки, а вскоре и гигантское море-озеро пришло им на помощь. Разразившийся жестокий шторм опрокидывал прислоненные к стенам штурмовые лестницы и швырял вниз на камни взобравшихся на них смельчаков. Непогода превратила мушкеты в бесполезные железные палки: солдаты на пронзительном ледяном ветру не могли зарядить оружие скрюченными от холода пальцами.
Делагарди разыскал в Выборге шубы и валенки только на сотню наемников, остальные в своем летнем рванье мечтали лишь поскорее добраться до натопленной крестьянской избы, их алчность не пробуждалась даже от перспективы завладеть имевшейся в крепости казной. Многие из участвовавших в безуспешной атаке отморозили конечности и навсегда распростились с военной карьерой. Лагерные брадобреи взялись за кровавую работу: ампутацию рук и ног.
Одновременно с известием о провале ладожской операции в лагерь Делагарди пришла радостная новость, которую и он, и король ждали почти два года. Кексгольм наконец-то стал шведским. Крепость сдалась не под натиском солдат, но пала под ударами невидимого врага: в феврале здесь разразилась эпидемия цинги. Когда защитники города 28 февраля неожиданно обратились к осаждающим с просьбой назвать условия почетной капитуляции, Делагарди понятия не имел, что творится за стенами русской твердыни. Потребовав у выборгского наместника Арвида Тенниссона, возглавлявшего осаду крепости, добиваться жестких условий сдачи и разрешить жителям взять с собой только «носильную одежду и деревянных богов (иконы)», он просто следовал традиционной переговорной тактике, дававшей возможность постепенных уступок. Однако епископ Сильвестр, главный вдохновитель обороны Кексгольма, ответил, что в таком случае город будет стоять насмерть. Еды в крепости достаточно, одной только пшеницы имеется тысяча бочек, но, если шведам даже удастся взять Кексгольм штурмом, жители готовы взорвать его вместе с собой. Шестнадцать офицеров, командовавших шведскими отрядами под Кексгольмом, собрались на совещание. Делагарди и король были далеко, а огрызающиеся свинцом бастионы русской крепости — в сотне метров. Конечно, соблазн разграбить город был велик после стольких осадных трудов, но что, если фанатичные московиты действительно взорвут себя вместе со всем своим добром и знатными шведскими пленными, запертыми в подвалах? Было решено принять предложение защитников крепости. Им разрешили вывезти ценности, оставив победителям только имущество умерших и артиллерию.
