Из-за позиции французов Аденауэру и его американским союзникам не удалось добиться в Нью-Йорке полного восстановления суверенитета ФРГ. В совместном коммюнике по итогам трехсторонней встречи от 19 сентября 1950 года выражалось лишь согласие на создание «мобильных полицейских сил» на «земельной основе»[94]. Помимо этого провозглашалась ликвидация некоторых ограничений на производство тех видов промышленной продукции ФРГ, которые имели оборонное значение. Западные державы соглашались на создание в перспективе МИД ФРГ и установление дипломатических отношений Бонна с «дружественными нациями». В обмен Западная Германия должна была взять на себя обязательство по погашению всех довоенных долгов Германии (как уже упоминалось выше, это условие было выполнено).
Особым подарком для Аденауэра (в целом ожидавшего от нью-йоркской встречи большего) стало заявление трех западных держав, признававшее ФРГ правомочной представлять «в международных делах» интересы немецкого народа и Германии в целом.
Сразу же после совещания западной «большой тройки» состоялось заседание Совета НАТО, на котором было принято решение как можно быстрее создать в Западной Европе вооруженные силы блока под единым командованием (на пост главкома предполагался Эйзенхауэр). Территория ФРГ включалась в систему военного планирования НАТО. Французов США удалось уломать только путем угрозы прекратить военную помощь. В коммюнике Совета НАТО 27 сентября 1950 года содержался в итоге следующий пассаж: «Совет был един в том, что Германия должна быть приведена в состояние, позволяющее ей содействовать строительству европейской обороны»[95].
Тем самым ремилитаризация ФРГ из стадии газетных интервью, докладных записок и меморандумов перешла в фазу практической политики. А это, в свою очередь, заставило резко активизироваться те две великие державы в Европе, которые больше всего пострадали от гитлеровской агрессии, — СССР и Францию.
Советский Союз до октября 1950 года полагал, что противоречия в западном лагере похоронят планы ремилитаризации ФРГ и без его активного участия. В принципе это была правильная линия. Если бы СССР явно попытался бы препятствовать ремилитаризации, то это, возможно, лишь только больше бы сплотило западный лагерь под эгидой США. Однако эта правильная линия основывалась на не совсем точной информации советских спецслужб, преувеличивавших степень действительных разногласий в западном лагере по германскому вопросу. В условиях отсутствия посольства СССР в ФРГ и слабости восточногерманского МГБ в начале 50-х годов основным источником сведений Комитета информации (КИ) была «кембриджская пятерка» в МИД Великобритании и данные, получаемые из французских госструктур. В последнем случае французские собеседники источников КИ явно были слишком высокого мнения о роли Франции в трио западных держав. Так, например, в июне 1950 года источник КИ в Париже сообщал, что Жан Монне (руководитель французского ведомства планирования и настоящий отец «плана Шумана») возлагает всю вину за ухудшение положения в Германии на «атомную дипломатию» США и готов рассмотреть возможность вернуться к четырехстороннему управлению Германии с участием СССР. Монне был весьма низкого мнения и о боеспособности НАТО[96]. Нет сомнения, что сообщения источников КИ верно отражали господствовавшие во французской политической элите настроения. Проблема была лишь в том, что без де Голля, в условиях постоянной смены правительств и под прессингом неудач в Индокитае Франция уже не имела особых рычагов, чтобы остановить процесс ремилитаризации Германии, противясь воле США.
Советское руководство серьезно недооценило степень влияния событий в Корее на германские дела. Конечно, у Сталина были веские основания предполагать, что Запад не будет особенно нервничать из-за событий в Восточной Азии. Во-первых, победа коммунистов в гражданской войне в Китае в октябре 1949 года не привела к ремилитаризации Германии. А ведь вес Китая в мире был просто несопоставим с Кореей. Во-вторых, американские официальные лица (в том числе госсекретарь Ачесон) неоднократно и вплоть до июня 1950 года заявляли, что Корея не входит в систему обороны США и их союзников. Поэтому Сталин полагал, что Северная Корея может помериться силами с Южной один на один без вмешательства Запада (сам СССР участвовать в корейской войне не собирался). В этом на первый взгляд верном анализе был один крупный просчет. Администрация Трумэна подверглась в США небывало резкой критике за «сдачу» Китая (а ведь американцы, в отличие от СССР, напрямую участвовали там в гражданской войне на стороне гоминьдановцев) и просто не могла себе позволить еще один внешнеполитический провал, да еще в том же регионе. К тому же, воспользовавшись отсутствием советского представителя в Совете безопасности ООН (это была крупнейшая ошибка советской дипломатии), США добились принятия резолюции о посылке в Корею войск ООН на помощь южанам. Корейский конфликт неожиданно для Москвы перерос в международный, так как для отпора ооновцам-американцам на помощь Северу поспешили китайские войска. А прикрывать их (а заодно и сам Китай) с воздуха пришлось-таки советским пилотам. Конечно, такая война уже не могла быть проигнорирована в Европе.
Примечательно, что по сообщениям советской разведки правительство Англии в конфиденциальных оценках войны в Корее выражало уверенность, что СССР отнюдь не был ее инициатором[97]. Но это обстоятельство не играло никакой роли для Аденауэра, который, как мы уже убедились, был готов представить в виде смертельной угрозы Европе даже ССНМ.
Решения конференции трех западных мининдел в Нью-Йорке и сессия Совета НАТО убедили Сталина в том, что дальше рассчитывать только на Париж в деле предотвращения милитаризации ФРГ уже не приходится. Необходимо было срочно взять на себя внешнеполитическую инициативу в германском вопросе и повысить престиж ГДР на международной арене. В Москве решили избрать такую же форму, какую избрали в сентябре на Западе. 20–21 октября 1950 года в Праге прошло совещание министров иностранных дел европейских социалистических стран, в котором впервые приняла равноправное участие и ГДР. В совместном заявлении министры осудили планы ремилитаризации Западной Германии, верно охарактеризовав их как полный разрыв Потсдамскими договоренностями. При этом, однако, советская делегация отклонила предложение Польши, Румынии и ГДР о включении в текст заявления пассажа, объявлявшего всех бывших генералов вермахта «военными преступниками». В духе описанных выше взглядов Сталина (принятие «просвещенного» германского национализма) «советские друзья» объясняли своим коллегам, что нельзя всех офицеров вермахта стричь под одну гребенку и что военный советник Аденауэра Шверин не из «крайних гитлеровцев»[98]. И вообще, советская делегация предлагала критиковать за ремилитаризацию ФРГ не Аденауэра, а западных союзников. Следует признать, что такая по своему конструктивная тактика была в тех условиях несколько ошибочной, так как исходила из неверного предположения, что правительство ФРГ объект, а не субъект ремилитаризации. Совещание в Праге предложило немедленно принять совместное заявление четырех держав-победительниц о приверженности Потсдамским договоренностям. За ним должно было последовать заключение мирного договора с Германией (опять-таки на основе Потсдама) и восстановление единства страны. По предложению делегации ГДР в совместное заявление было включено предложение о создании Общегерманского совета из представителей обоих германских государств (целесообразность этого органа можно было бы определить путем всенародного опроса) для подготовки конкретных мер по объединению страны.
