Семейное счастье Анна Петровна нашла, выйдя замуж за своего троюродного брата Александра Маркова-Виноградского. Ей было тридцать шесть, ему только шестнадцать, и тем не менее впоследствии они прожили душа в душу более сорока лет. Судьба поставила их перед выбором: совместная жизнь или безбедное существование. Они, не задумываясь, выбрали первое: Марков-Виноградский отказался от военной карьеры и расположения родственников, Керн — от пенсии, назначенной за мужа-генерала (следовательно, заметим, Анна Петровна — не Керн, а Маркова-Виноградская — знала, что такое верность). К старости их настигла ужасающая нищета, и однажды дошло до продажи единственного сокровища Анны Петровны — писем Пушкина. Она продала их редактору журнала «Русская старина» М. И. Семевскому по пять рублей за штуку.
Несколько мемуаристов середины второй половины XIX века рисуют одну и ту же картину: старая женщина, «маленькая-маленькая, сморщенная, как печеное яблоко», слушает романс Михаила Глинки «Я помню чудное мгновенье»[44] (кстати, посвященный композитором дочери А. П. Керн — Екатерине), и слезы текут по ее щекам. В последние свои годы у Анны Петровны появилась одна слабость — она только и делала, что вспоминала о Пушкине, и это становилось причиной многочисленных шуток окружающих ее людей — впрочем, достаточно беззлобных.
Незадолго до смерти Анны Петровны Александр Сергеевич напомнил ей о себе самым неожиданным образом. Вот как эта история выглядит в изложении артиста Малого театра Осипа Правдина: «Я шел к Виноградским. Дойдя до их дома, я был поражен необычайно шумливой толпой. Шестнадцать крепких битюгов, запряженных по четыре в ряд, цугом, везли какую-то колесную платформу, на которой была помещена громадная, необычайной величины гранитная глыба, которая застряла и не двигалась. Эта глыба была пьедесталом памятника Пушкину… Больная… встревожилась, стала расспрашивать, и когда после настойчивых ее требований (ее боялись взволновать) ей сказали, в чем дело, она упокоилась, облегченно вздохнула и сказала с блаженной улыбкой: “А, наконец-то! Ну, слава Богу, давно пора!”»
Этот эпизод положил начало красивой легенде, которая давно уже принимается за факт. Будто бы, когда Керн умерла и ее повезли на вечное упокоение в Тверскую губернию, чтобы похоронить рядом со вторым мужем, на выезде из Москвы скорбная процессия встретилась с ввозимым в город памятником Пушкину. Но — положа руку на сердце — Анна Петровна заслужила такую легенду. Ведь чудное мгновенье, соединившее ее с великим поэтом, не закончится уже никогда.
Божество Натали Обрескова, или Любовь странного человека
Это горестная история. Иной история неразделенной любви быть не может. И светлая. Потому что это история любви.
Эту женщину Лермонтов любил долго и безнадежно, а она, сначала ободрив поэта вниманием, обманула его надежды и с холодным безразличием ответила ему отказом. Он ее любил и наделял чертами божества, а она, приземленная, чуждая романтизма, не понимала его и, быть может, даже побаивалась бурных проявлений чувств. Они были слишком разные, чтобы соединиться; их роман, даже имей он благоприятное для Лермонтова продолжение, в конечном итоге наверняка привел бы к обоюдным страданиям.
Атак — страдал он один. И страдания переплавлялись в стихи: более сорока стихотворений посвятил Лермонтов предмету своего обожания, своему «мраморному кумиру», своему «бесчувственному божеству», — стихотворений, рвущих душу, переполненных прямо-таки физической болью, стихотворений, вошедших в сокровищницу русской лирики.
Наталия Иванова
Звали эту женщину Наталия Федоровна Иванова. О ней известно мало — почти ничего. Даже сам Лермонтов ни разу не написал ее имени, в посвящениях скрывая его за инициалами — И., Н.И., Н.Ф. И., а то и вовсе ограничиваясь обращением «ты». Оно было установлено через сто лет после гибели поэта благодаря кропотливой работе нескольких поколений исследователей[45]. Тогда же были найдены документы, проливающие свет на немногие подробности ее жизни уже после разрыва с Лермонтовым. Из периода, предшествующего знакомству с поэтом, достоверно известно только, что она родилась в 1813 году (то есть была на год старше Лермонтова) в семье популярного в начале XIX века драматурга и сатирика Федора Федоровича Иванова, который был близок с известными поэтами и актерами своего времени, в том числе и с упоминаемыми в этой книге Силой и Елизаветой Сандуновыми.
Через три года после ее появления на свет Федор Федорович умер, оставив на руках у жены двух малолетних дочерей — и ни копейки денег. Литературным трудом он зарабатывал мало: две его лучшие пьесы по неизвестным причинам запретила цензура, и лишь водевиль «Семейство Старичковых» на протяжении нескольких лет не сходил со сцены и приносил небольшой доход. Бедственное положение несчастной вдовы усугублялось тем, что все имущество семьи погибло в войну 1812 года, во время знаменитого московского пожара. Как жила семья Ивановых в годы, предшествующие знакомству Натали с Лермонтовым, неизвестно.
Однокашник Лермонтова по Школе юнкеров[46] Александр Меринский, сообщая в своих воспоминаниях о романе, который во время учебы замыслил Лермонтов, попутно упоминает и об Ивановой — не называя, однако, ее имени: «Не помню хорошо всего сюжета, помню только, что какой-то нищий играл значительную роль в этом романе; в нем также описывалась первая любовь, не вполне разделенная, и встреча одного из лиц романа с женщиной с сильным характером, что раз случилось и с самим поэтом в его ранней юности, как он мне сам о том рассказывал…» Здесь важно вот что: возлюбленная поэта, оказывается, отличалась «сильным характером», закаленным, надо полагать, непростыми условиями, в которых она росла:
