Следует думать, что Стефан Византийский и некоторые другие авторы сохранили значительную часть тех племенных наименований и той топонимики, которые фигурировали у Гекатея. Известны также некоторые конкретные детали, характеризующие представления Гекатея о Скифии. Так, мы знаем через Аммиана Марцеллина, что Черное море на ионийских картах изображалось в виде составного скифского лука, тетиву которого символизировало малоазийское побережье. Что же касается до северных берегов Черного моря, то, поскольку об этом позволяют судить сохранившиеся фрагменты, Гекатей знаком с кавказским берегом и с Боспором Киммерийским значительно лучше, нежели с западным и северо-западным побережьями. На кавказском берегу он показывает почти все те племена, что и позднейшие периллы, — это кораксы, колы, колхи, мосхи, матиены, бехиры, дизеры, макроны, мары, тибарены, моссиники и халибы.
Быть может, впервые Гекатей называет Кавказские горы, которые у него фигурируют, видимо, наряду с Рипейскими горами, изображенными на севере, тогда как Кавказ занял свое место между Черным и Каспийским морями. Далее, ему прекрасно известен азиатский Боспор: он называет Фанагорию и остров Фанагора, также Апатур и Гермонассу и племена синдов, иксибатов и дандариев. Следует думать, что во времена Гекатея Боспор Киммерийский был колонизован и заселен преимущественно в его таманской части, наименование же Керченского полуострова «Скалистым» или «Диким» Херсонесом у Геродота должно быть отнесено за счет Гекатея, как и неосведомленность Геродота о Пантика-пее, который в его время был уже цветущим городом.
Гекатей прекрасно знает Фракию, не только береговую ее часть, но и внутренние области между Гемом и Петром. Он называет ряд племен внутренней Фракии: бантии, датилепты, дисоры, энтрибы, ксанты, трисплы, которых более поздние авторы не упоминают, вследствие чего невозможна и их локализация. Границей Европы и Азии у Гекатея служит Фасис, но локализация этого наименования была у него недостаточно определенной или такой же двойственной, как и локализация имени Гипанис, породившая у позднейших географических писателей много и поныне еще окончательно не всегда разъясненных недоразумений.
Вследствие того что от «Землеописания» Гекатея сохранились хотя и многочисленные, но ничтожные по размерам фрагменты, называющие преимущественно лишь отдельные географические имена, восстановление более общей картины северных стран по Гекатею является в целом весьма проблематичным и трудным. Кое-что может быть получено из Геродотовой критики ионийских географических представлений, кое-что угадывается в его позитивном изложении, но всего этого недостаточно. Известной заменой этой утраченной навеки общей картины причерноморских стран, начертанной некогда Гекатеем, могла бы, не исключено, послужить художественная периэгеса окраинных областей Вселенной, которую влагает в уста Прометея Эсхил. Она, с одной стороны, отражает, несомненно, как мы это показали выше, мифико-географическую картину, построенную в периэгесе «Аримаспеи» Аристея, с другой же — она отражает взгляды и представления Гекатея, старшего современника Эсхила, географическая схема которого оказала глубокое влияние на многие поколения не только ученых, но и художников.
Схематическая и с историко-географической точки зрения весьма отвлеченная картина Северного Причерноморья, набросанная Эсхилом, заслуживает тем не менее самого пристального изучения в надежде на то, что из нее могут быть почерпнуты какие-либо данные для реконструкции древнеионийских географических представлений, а также, может быть, и для расшифровки представлений более поздних, но основанных на возникших еще в ионийскую эпоху недоразумениях, не поддающихся пока что вразумительному истолкованию.
Описание северных и иных стран, которое дает Эсхил в «Прикованном Прометее», довольно смутно, а путь, проделанный бегущей от преследования Геры Ио, сбивчив. Поэт ведет ее по направлению к солнечному восходу — сначала к скифам, потом к халибам и, наконец, приводит к реке «Буйной», вдоль которой заставляет ее идти до самых истоков у кавказских снежных вершин. Перевалив через них, Ио поворачивает к югу и, пройдя через земли скифских амазонок, которым впоследствии надлежит переселиться к реке Термодонту, достигает Киммерийского перешейка у Меотийского пролива. Покинув Европу, Ио переправляется в Азию. В другом месте Эсхил сообщает о том, что страдания Ио оплакивают колхидянки, скифы у Меотийского озера и народ Аравии, жилища которого расположены близ Кавказа.
Чтобы разобраться в этой весьма необычной географической обстановке, необходимо понять, что Эсхил перенес по каким-то причинам значительно к западу Кавказ, а вместе с ним и некоторую прикавказскую номенклатуру, в частности имя халибов, локализовавшихся Гекатеем в Юго-Западном Закавказье. И Кавказ, и вытекающая из его горных вершин река «Буйная» оказываются на европейской (в античном понимании этого слова) территории, то есть на западном берегу Боспора Киммерийского.
Кавказ, следовательно, нужно представить себе в соответствии с этой картиной на севере Восточной Европы, а реку «Буйную» — впадающей в Черное море где-либо в районе Днепровско-Бугского лимана. Амазонки, живущие к юго-востоку от этого перемещенного Кавказа, конечно, не кто иные, как известные из других источников савроматиды, которых легенда локализовала в низовьях Дона и на Кубани.
Как видим, представления Эсхила о северочерноморских странах противоречат не только действительности, но и тем данным, какими располагала, по обычному мнению, древнеионийская наука. Кавказ высится к северу от Черного моря и к западу от Азовского моря, в Черное море впадает текущая с Кавказа река, которой Эсхил присвоил необычное и другими авторами не засвидетельствованное наименование. Эсхил сознательно (а отчасти, может быть, и бессознательно) схематизировал и исказил ту географическую картину, которая возникала в его представлении на основании данных Ари-стея и в особенности Гекатея. В этом искажении, разумеется, должна быть своя логика, которую и было бы весьма интересно обнаружить.
Мы уже знаем, что реальной основой представления о легендарных Рипейских горах для древних греков мог послужить, вероятней всего, только Кавказ с его высочайшими, покрытыми вечным снегом вершинами. Других подобных гор в поле зрения греков в VI столетии до н. э. не было. Мы знаем также, что и самое имя Рипеев связывается с Кавказом через библейские имена Рафа и Рифат, локализуемые по указанию «Книги юбилеев» именно на Кавказе. Эта древневосточная локализация Рипеев перешла к ионийцам, о чем свидетельствуют Помпоний Мела и Плиний, изображавшие Рипейские горы как продолжение Кавказского хребта. К тем же древневосточным космологическим представлениям восходит и мнение, которое о Рипейских горах высказывал Аристотель, ссылаясь при этом на многих ионийских ученых. Он изображает Рипейские горы как возвышенность на севере земной поверхности, за которую на ночь прячется солнце.
Подобные взгляды сохранялись и значительно позже. На знаменитой древнеримской карте мира Випсания Агриппы Рипейские горы были изображены тянущимися вдоль северной оконечности обитаемой земли, от Атлантического до Восточного (Эойского) океана.
Вероятней всего, именно эти представления о Кавказских горах как о мифических северных Рипеях и послужили причиной того, что Эсхил перемещает Кавказский хребет в северо-западном направлении. Следует думать, что опору для этого Эсхил нашел если не в самом тексте Гекатея, то в распространенной и общепринятой древней мифологической традиции. Скорее всего, следует предположить, что именно Гекатей впервые разделил эти понятия — Рипеи и Кавказ, поместив первые к северу от второго, а Эсхил в силу укоренившейся традиции перенес новое имя вслед за ассоциирующимся с ним более привычным с востока на север.
