— А что с моим конем? Мы заедем за ним к вам домой?
— Нет, не будем. Ваш конь уже на пути в Вальмон. Вы пересядете на него, перед тем как ехать на конюшню.
— А почему нам нельзя было заехать к вам? — с любопытством спросила Лариса.
— Ответ прост: мой дом — жилище холостяка.
— Это значит, что женщинам не дозволено в нем появляться?
Он улыбнулся в ответ:
— Не совсем так, там нельзя появляться женщинам из beau monde.
Лариса ничего не ответила, обдумывая услышанное. Ей понравилось, что ее относят к beau monde. В то же время demi-monde имел ряд неоспоримых преимуществ, которые, как выяснилось, недоступны ей. Она вспомнила женщину, с которой сегодня любезничал граф, и решила, что та, скорее всего, принадлежит к demi-monde. Наверное, совсем не просто устоять перед очарованием и красотой таких женщин, и как скучны те, кого мадам Савини называла представителями ancien Regime[31], которые не посещают ни «Фоли Бержер», ни другие ночные увеселительные заведения, а сидят по домам, ворча на всех и вся.
Граф Рауль находил яркие огни нового Парижа гораздо более привлекательными, чем атмосферу, в которой он вырос. Вальмон, конечно, хорош, но для него он «кладбище». Он молод, жизнерадостен, красив, энергичен и склонен искать приключения! Разве он будет тратить свою жизнь на размышления об экономии, брюзжание по поводу каждого истраченного пенни, разговоры о горстке высокородных семей наподобие его собственной? Всех остальных эти господа относят к простолюдинам и парвеню.
— Я хотела бы быть мужчиной! — сказала вслух Лариса.
— А я очень рад, что вы женщина! — улыбнулся граф. — Но отчего вы так внезапно захотели изменить свой пол?
— Я подумала о том, насколько весела ваша жизнь, хотя некоторые и находят ее предосудительной. — Лариса немного помолчала и добавила: — Мадам Савини рассказывала, что многие ваши родственники и их друзья принципиально не приемлют новшеств, даже электрического освещения!
— И вы полагаете, что моему образу жизни можно позавидовать? — В его голосе зазвучала ирония.
— Естественно, я не знаю, чем вы таким занимаетесь, что многие люди считают предосудительным. Но я думаю, все мужчины хотят весело проводить время, и вы не можете устоять перед женщинами наподобие тех, которых я видела сегодня вечером.
— Вы говорите так, как будто ревнуете к ним.
— Я не ревную, а, скорее, завидую им. Всем женщинам хочется быть красивыми и хорошо одеваться, иметь дорогие украшения и слышать восхищенные возгласы молодых людей наподобие вас.
— Я ими когда-нибудь восхищался?
— А разве нет? Вы пригласили двух дам в ложу на свой праздник, женщина, которая только что с вами говорила, была очень рада видеть вас вновь.
Граф Рауль ничего не ответил. Через несколько минут они выехали за черту города. Лариса удивлялась сама себе. Она не думала ни о чем на свете, кроме как об удовольствии сидеть рядом с ним, наблюдая, как он блестяще правит лошадьми, и зная, что это не только самый привлекательный мужчина во всем Париже. Сейчас рядом не было ни одной посторонней женщины, которая бы стала искушать графа, отвлекая на себя его внимание. Лариса была наедине с ним. Девушка знала, что запомнит эти мгновения на всю жизнь.
«О чем бы с ним поговорить, — спрашивала она себя. — Так много неясного, я никогда не пойму его жизнь. Единственное, что мне остается, — благодарить его за доброту по отношению ко мне, благодарить за время, которое он мне уделяет».
Еще позавчера она и мечтать не могла о том, что такой мужчина, как граф Рауль, будет говорить ей о любви и пригласит на ужин. Даже если ей не суждено более когда-либо еще увидеть его, то все равно она до конца своих дней будет помнить их разговор у статуи Афродиты и беседу в ресторане. Этого у нее не сможет отнять никто, что бы ни случилось! Даже если она его больше не увидит, ей будет что вспомнить, что хранить в себе, как сокровище, — это непостижимое нечто, ставшее частичкой ее существа.
Фаэтон катился по дороге. Ларисе показалось, что граф слегка погоняет лошадей, как бы желая поскорее добраться до замка. Лариса старалась не думать о том, как тяжело будет расстаться с ним, войти одной в дом, не зная, что ждет графа Рауля, не зная, как отец воспримет неожиданный приезд своего сына.
Лариса пыталась убедить себя, что это ее не касается. Но она прекрасно знала, что уже сделалась прямой участницей страшных событий в семье Вальмонов. Невозможно более себя обманывать и изображать стороннего наблюдателя.
Они подъехали к лесу, окружавшему замок, к высоким воротам литого чугуна, увенчанным фамильным гербом, высеченным из камня. Карета ехала по длинной липовой аллее. К удивлению Ларисы, граф свернул с дороги, покрытой гравием, на травянистую обочину и остановил лошадей.
— Почему мы стали? — спросила она. — Конюх, который приехал на моей лошади, должен ожидать нас здесь?
— Нет. Я приказал ему ждать в конце аллеи. Оттуда вы поедете обратно на конюшню, где скажете, что заблудились, поэтому и отсутствовали так долго.
С этими словами он привязал концы вожжей к переднему щитку экипажа и обнял девушку.
— Прежде чем расстаться, мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь, — тихо сказал он.
На протяжении всего пути из Парижа их сопровождал прерывистый лунный свет. Но теперь небо внезапно очистилось от низких облаков, и ночное светило ярко засияло над лесом. Лунный блеск, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, озарил обращенное к графу лицо Ларисы. Она чувствовала, что в таких ситуациях следует сопротивляться, не давать ему обнимать себя. В то же время Лариса вдруг поняла что происходящее неизбежно, как сама судьба.
— Вы так прелестны, моя маленькая Афродита! Перед вами все остальные женщины кажутся такой неестественной мишурой!
Он поколебался, а потом наклонил голову, ища ее губы. В первый момент его губы едва касались ее губ, потом он прижался к ним сильнее, и Лариса испытала новое и невероятно сильное ощущение, сравнимое только с электрическим разрядом. Все ее существо охватил неизъяснимый чувственный восторг. Она никогда не могла себе представить такого. Казалось, это ощущение приходит вместе с лунными лучами и одновременно оно разливалось пламенем по всему телу. Все ее мысли и чувства слились в одном ощущении принадлежности ему. Более никого не существовало в этом мире. Они были одни под ясным небом, в царстве божественной красоты и невыразимого совершенства.
Лариса не знала, сколько длился поцелуй, знала лишь, что с каждым мгновением это сладостное новое чувство становилось все сильнее и сильнее. Наконец он оторвался от ее губ и поднял голову. Лариса едва дыша смотрела на графа.
— Le premier fois[32], моя любимая! — произнес он нетвердым голосом. — Впервые в вашей жизни и, клянусь, впервые в моей. Никогда не знал, что поцелуй может быть таким, что он может вызвать к жизни несметное множество совершенно новых для меня переживаний!
