— Я уверена, ты сумеешь это сделать, — прошептала Хиона.
— Только с твоей помощью, — нежно ответил Миклош.
На мгновение их взгляды встретились, и Хионе почудилось, что он снова ее целует.
Она смущенно отвела глаза и только теперь заметила, сколько людей смотрят на них и кричат до хрипоты, и, когда они въехали в ворота, сказала себе, что должна помнить о своем долге перед ними, какие бы чувства к Миклошу ни туманили ей голову.
А ландо уже почти все тонуло в цветах.
И словно по мановению волшебной палочки каждый ребенок по обеим сторонам улицы протягивал к ней ручонку с цветком, а матери бросали в ландо букетики полевых цветов или усыпали ими мостовую.
К тому времени, когда они подъехали к собору по ту сторону площади рядом со зданием парламента, Хиона начала опасаться, что утонет в цветах вместе с Миклошем.
На ступенях собора стоял капитан Дариус, рядом с ними — группа священнослужителей в полном облачении, а позади толпились нарядные дамы и господа. Члены парламента и их супруги, решила Хиона, и, может быть, титулованные особы, которых не было среди представленных ей.
Одно не оставляло сомнений — все они были славонцами и все безмерно радовались Миклошу.
Мужчины кланялись ему, дамы приседали, и следом за священнослужителями они прошли по центральному проходу собора, битком набитому людьми.
На верхней ступени алтаря их ждал архиепископ в полном облачении прелата греческой православной церкви. Хиона догадалась, что до этого дня архиепископ жил в затворничестве.
Кругом пылали свечи, но Хиона не увидела семи серебряных светильников и догадалась, что при короле Фердинанде в соборе совершались лютеранские богослужения.
Но задавать вопросы было не время: Миклош подвел ее к архиепископу, и коронация началась.
Хиона страшно боялась, что наделает ошибок, но священник рядом с ней подсказывал, что она должна делать, и после того как Миклош был коронован, она опустилась перед ним на колени, и он возложил на нее корону.
Затем он поднял ее, и они повернулись к собравшимся, и загремели приветственные возгласы, такие радостные и такие искренние, что у Хионы на глаза навернулись слезы.
После молитв был пропет гимн Славонии, и все еще в коронах они с Миклошем прошли по центральному проходу к дверям, за которыми их появления ждали толпы, запрудившие площадь.
Если бы король Миклош захотел обратиться к народу, это оказалось бы невозможным — оглушительные крики не затихли, даже когда они вернулись в собор, чтобы оставить там короны перед тем, как отправиться во дворец.
Кто-то снял корону с головы Хионы и надел на нее тиару, в которой она приехала в собор, а Миклош надел шляпу с плюмажем, очень ему шедшую.
И в нем, подумала Хиона, появилось какое-то новое властное достоинство.
Перед собором их ждал другой экипаж — запряженная шестеркой белых коней открытая карета с форейторами, резная, раззолоченная. Такие Хионе приходилось видеть только в торжественных королевских выездах.
По улицам они ехали медленно, и все толпившиеся по сторонам могли смотреть на них без помех, тем более что вдоль тротуаров не стояли шеренги солдат.
Рядом с каретой бежали люди, выкрикивая приветствия, бросая в нее цветы, и их счастье было таким заразительным, что Хиона еле удерживалась, чтобы не закричать вместе с ними.
— Они любят тебя, Миклош, они любят тебя! — сказала она, когда на секунду наступило затишье.
— И они любят тебя! — ответил он. — Видишь, сколько детишек держат в руках по розе? Ты завоевала их сердца, когда взяла розу у малыша у дверей парламента, а потом взяла его на руки и отнесла к матери.
— Ты слышал об этом?
— От многих и многих, — ответил он. — Но первым мне рассказал Озо Дариус.
— У меня было чувство, что он твой сторонник, — сказала Хиона, — и я не ошиблась.
Миклош засмеялся.
— Это далеко не все! Он взял на себя крайне рискованную и опасную роль, когда поступил на службу к Фердинанду только ради меня.
— Он очень храбр.
— Очень! — согласился Миклош. — Собственно говоря, он мой родственник, и на востоке страны ему принадлежит огромное поместье. Но только ему еще долго не придется там побывать.
— Но почему?
— Потому что он мне нужен здесь, — сказал Миклош. — Хотя он молод, я намерен поставить его во главе армии, и мне требуется его помощь в реформах, которые должны быть разработаны тут, в Дюрике, чтобы народ был счастлив и огражден в своих правах.
— И нужны школы, а также, я уверена, больницы.
— А вот это будет одной из твоих обязанностей.
— Ах, нет! — воскликнула Хиона. — Что, если я не справлюсь?
— Но я же буду рядом, — обещал Миклош. — В этом ты можешь не сомневаться.
И в глазах у него появилось такое выражение, что она смутилась.
Тут их разговор оборвался, потому что они подъехали к дворцу, где их опять уже ждал капитан Дариус и славонские сановники, которые, как Хиона узнала позже, отказывались служить королю Фердинанду, но теперь готовы были делать все, что могло от них потребоваться.
Им надо было многое сказать за торжественным завтраком, необыкновенно изысканным, но недолгим — речь произнес только король.
Он поблагодарил их за преданность и сообщил, что завтра же намерен приступить к подготовке реформ, по его мнению, слишком задержавшихся.
День склонялся к вечеру, когда Хиона смогла подняться к себе, чтобы снять тиару, от которой — хотя она не была тяжелой — у нее начала разбаливаться голова.
— Пойди и отдохни, — сказал ей Миклош. — Мизра ждет тебя и расскажет, что я придумал на вечер.
Хионе хотелось возразить, сказать, что она предпочла бы провести вечер с ним наедине, но она промолчала, боясь, что он не согласится и возникнет неловкость.
И она правда измучилась принимать и принимать поздравления, какими бы искренними и сердечными они ни были.
И почувствовала облегчение, когда наверху парадной лестницы ее встретила Мизра.
Камеристка вместо того, чтобы почтительно присесть, упала на колени и поцеловала ей руку со словами:
— Клянусь, ваше величество, служить вам не только преданно, но и с вечной любовью.
Хиона ответила почти с рыданием в голосе:
— Благодарю тебя, Мизра, но, боюсь, я очень устала.
— Знаю, ваше величество, и я уже все приготовила. Идемте!
Она повела Хиону по коридору, но не в направлении ее спальни, а в другую часть дворца, которая, как догадалась Хиона, при короле Фердинанде была заперта.
Там суетились горничные, снимая чехлы с мебели, подметая, вытирая пыль. И так в каждой комнате, через которые они проходили.
