— Прошу тебя, Господи, спаси его! — молилась она про себя, пока Мизра помогала ей одеться.
И настолько предалась молитве, что, лишь когда ее туалет был почти завершен, вдруг заметила, что надела подвенечное платье, в каком была накануне, а голову ее венчает тиара, правда, не закрытая вуалью.
Она вопросительно посмотрела на Мизру, и камеристка сказала:
— Ваше высочество, так пожелал принц. Я приготовила другое платье, но это куда красивее.
К счастью, подвенечное платье не запачкалось и даже не измялось, так как было все расшито крохотными стразами, которые надежно выдержали даже превратности горной тропы.
Накануне ночью в свете факелов и в лунных лучах оно казалось сотканным из серебра.
Но теперь, когда она направилась в пещеру, где ее ждал Миклош, солнце одело ее золотым сиянием, и он глядел на нее как завороженный.
— Вы так прекрасны, — сказал он, — что кажетесь неземным созданием, но по вашим золотым одеждам я узнал в вас богиню Надежды, ведь вы дарили мне надежду с нашей первой встречи!
Хиона засмеялась, вспомнив, как они беседовали во мраке и как она, и не видя, воспринимала его всем своим существом.
— Невидимый, — сказала она негромко, — более не скрыт от глаз.
Он улыбнулся ей и помог спуститься по склону туда, где в долине ждали его люди.
Первое, что увидела Хиона, было ландо, очень похожее на то, в котором она ехала с королем Фердинандом, когда он встретил ее на вокзале.
Словно угадав ее мысли, Миклош сказал:
— Вы совершенно правы, я его украл! Или, вернее сказать, позаимствовал для этого случая.
Она снова засмеялась тому, как Миклош подшучивал над своей смелостью, и, опираясь на его руку, села в ландо, где тотчас заметила, что опущенный верх полон цветов.
Гирлянды из тех же цветов обвивали лошадиные шеи и козлы, на которых восседали кучер и лакеи.
Ее удивило, что упряжка состояла из двух лошадей, но едва они тронулись, ей стало ясно, что они поедут медленно, чтобы сторонники Миклоша — а их было множество — не отстали от них.
Правда, некоторые ехали на низкорослых лошадках, вроде той, на которой она накануне поднялась на плато. И у них был эскорт — четыре всадника справа и слева от ландо, одетых, как накануне Миклош, в солдатские славонские мундиры без знаков различия или эмблем.
По тому, как он переговаривался с ними, она поняла, что это его близкие друзья.
Было так рано, что солнце еще не начало пригревать, по долине веял легкий ветерок, и Хионе казалось, будто они пьют шампанское.
Бесспорно, все вокруг были в самом лучшем настроении, и, шагая так, чтобы не отставать от лошадей, они распевали песни, как не сомневалась Хиона, старинные, народные, знакомые им с младенчества.
Вскоре к ним начали присоединяться люди с полей, из деревушек, с речных берегов.
По мере приближения к столице число их все возрастало, и вскоре уже казалось, что толпы сторонников Миклоша заняли все пространство от горизонта и до горизонта.
И только ясно различив впереди шпили и крыши столицы, Хиона ощутила страх.
Она решила, что король Фердинанд, наверное, успел собрать свои войска, и если он намерен сражаться, на стенах столицы и крышах уже установлены пушки и лежат меткие стрелки, чтобы обрушить на Миклоша и его сторонников свинцовый град.
Совсем перепугавшись, она вложила руку в его пальцы, ощутила их спокойное ласковое пожатие и поняла, что он ничего не боится и уверен в надежности своего плана.
Пытаться заговорить с ним было бы бесполезно — вокруг гремели славонские песни и приветственные возгласы, словно лишь так шумно могли они выразить свое счастье.
Массивные городские ворота были уже совсем близко, и Хиона испуганно вглядывалась в них, ожидая увидеть солдат с винтовками на изготовку. А сколько их еще могло быть скрыто стенами?
Она видела в отдалении каких-то людей, но не могла разобрать, солдаты это или нет.
Затем, когда они были почти уже у самых ворот, лошади остановились, и она с тревогой посмотрела на Миклоша, стараясь понять, что происходит.
Он помог ей встать, и тут из ворот на черном жеребце появился капитан Дариус. Он осадил коня у ландо, отдал честь Миклошу и сказал:
— Добро пожаловать! Других слов нет.
Принц перевел дух, а капитан Дариус продолжал:
— Король Фердинанд с большинством своих приспешников уже бежал из столицы.
— Но куда?
— Для начала в Сербию, — ответил капитан Дариус, — но думаю, поезд довезет их до самой Вены, и нам можно забыть о них.
Миклош, казалось, на миг окаменел, словно не мог поверить, что это правда.
Но Хиона, внезапно освободившись от гнета страха — и не только страха за Миклоша, но и за себя, — услышав, что король бежал, невольно вскрикнула от радости.
И прильнула к принцу.
— Мы победили… мы победили! Ах, Миклош… мы… победили! Он… бежал, и нам больше… нечего опасаться.
Он обнял ее, посмотрел в ее сияющие глаза, услышал взволнованные бессвязные слова, наклонил голову, и его губы слились с ее губами в поцелуе.
На секунду ей показалось, что она грезит.
Но тут же поняла, как ждала этого поцелуя, как жаждала его, хотя и не подозревала ни о чем подобном.
Он обнял ее еще крепче, и ей показалось, что широкий солнечный луч, а может быть, и удар молнии, пронизал все ее существо.
Затем он чуть отодвинулся, и она заметила, что повсюду вокруг смотрящие на них люди радостно вопят, размахивают шляпами, носовыми платками, фуражками в неистовом восторге от того, что узнали.
Известие, привезенное капитаном Дариусом, передавалось из уст в уста, и бурное ликование накатывалось на них со всех сторон, точно волны на песок.
Хиона, держась за Миклоша, все еще не могла ни о чем думать, кроме чуда его поцелуя.
Тут она услышала, как он спросил спокойным голосом, хотя, конечно, был вне себя от счастья:
— Что ты еще устроил, Озо?
— Архиепископ ждет вас в соборе, — ответил капитан Дариус, — а твои ликующие подданные собрались на площади.
Миклош улыбнулся.
— Спасибо, Озо, — сказал он. — Я знал, что могу положиться на тебя.
— Это счастливейший день в моей жизни! — воскликнул капитан Дариус.
Он отдал честь, повернул коня и поехал впереди них. Миклош усадил Хиону рядом с собой, и она, держась за его руку, говорила:
— Так это правда… король… правда… уехал?
— Да, — ответил Миклош, — и больше он нам досаждать не будет. А теперь, моя красавица жена, нас ждет коронация. А потом нам предстоит нелегкий труд — вернуть стране счастье, которое она знала, когда ею правил мой отец.
