Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Я человек верующий. Впервые я попала в храм в войну в Омске, когда мне было лет восемь. Народу было миллион, полная церковь. Я пошла-пошла и сразу оказалась напротив алтаря. И я стояла там. Потом началась служба. Рядом была девочка Нина, мы познакомились. Я впервые осеняла себя крестным знамением, но была некрещёная. А бедная моя бабушка, по отцу Серафима Николаевна, избегалась вокруг храма и искала меня повсюду, а я стояла и клала поклоны. Это было первое моё посещение храма. Крещение я приняла в Москве, уже во взрослом возрасте. Но это я сразу приняла абсолютно.
У Островского вообще особая драматургия. У него речь такая, что её нельзя по-другому говорить, её надо говорить только так, как написано, потому что там важна каждая буква. Там своеобразная мелодия, в ней заложены какие-то символы.
Мне удалось добиться звучания первой сцены. А потом оно как-то перешло в фильм «Ирония судьбы, или С лёгким паром!». Это абсолютно точно. Если бы я сейчас его озвучивала, то у меня не было бы этих интонаций, которые прозвучали в фильме. Все ведь до сих пор оценивают мою работу очень высоко.
В середине репетиции спектакля «Последняя жертва» Ирина Сергеевна ушла совсем. Навсегда.
И это для нас было крахом. Мы были растеряны, мы рыдали. Что будет со спектаклем? И Завадский ничего не говорил. А мы половину уже отрепетировали.
Ирина Сергеевна была у Завадского четвёртой женой. Юрий Александрович её оставил ради Улановой. Женщины его любили. А к Галине Сергеевне он потрясающе относился. Ходил на все её балеты, даже после того, как они расстались. Танцевала она божественно, это было что-то неземное.
Причина их разрыва мне неизвестна. Для Завадского Уланова была богиней. Театральный критик Борис Поюровский, который дружил и с Галиной Сергеевной, и с Юрием Александровичем, рассказывал, как однажды пришёл к Завадскому, и вдруг звонит Уланова: «Юра, приезжай, у нас есть салат, и мы сейчас тут организуем стол!» И тот сказал: «Боря, извините, но я с вами разговаривать не могу, я еду к Галине Сергеевне Утановой».
Судьба спектакля «Последняя жертва» складывалась драматически. Скоропостижный уход Ирины Сергеевны означал крах постановки. И вдруг режиссёр Юра Галкин предложил: «А давайте мы «Последнюю жертву» всё-таки поставим, потому что Ирина Сергеевна начала её репетировать». А Юра Галкин был её учеником на режиссёрском факультете. И мы все согласились. Оставалась одна Фаина Георгиевна, с которой было непонятно: то ли она будет репетировать внепланово, доделывать с нами этот спектакль, то ли не будет.
Мы пришли к ней домой и стали пытать: «Вы будете репетировать или нет?» И она ответила: «Да, я буду репетировать». Это было из ряда вон, потому что Раневская уже находилась в возрасте, ей было тяжело, но в память Ирины Сергеевны она сказала «да». И мы, Марков, Бортников и я, окрылённые, что Раневская с нами, стали репетировать каждый день по нескольку часов.
«Последняя жертва» узнает, что Дульгин женится на другой
И мы сделали весь спектакль на ногах в репетиционном зале и пригласили Юрия Александровича Завадского. И показали ему всё. И когда мы закончили, Завадский плакал, потрясённый, что мы сделали. Мы весь спектакль собрали, подготовили, с музыкой – всё, всё, всё. Осталось только сделать декорации и сшить костюмы.
Фаина Георгиевна была безумно одиноким человеком и очень страдала и от своего одиночества, и от старости, и от болезней. По-моему, половину её знаменитых афоризмов ей приписывают. Я лично только два слышала от неё за всё время нашего знакомства. Издатель Захаров, наверное, сделал себе состояние на Фаине Георгиевне.
Раневскую мечтал снять великий режиссёр Сергей Эйзенштейн. В картине «Иван Грозный» он предложил ей роль Ефросиньи Старицкой, однако Фаина Георгиевна не прошла кинопробы, так как, по словам министра кинематографии Большакова, «семитские черты Раневской очень ярко проступали, особенно на крупных планах». По иронии судьбы роль Старицкой сыграла другая актриса с не менее выраженными еврейскими чертами лица – Серафима Бирман. Так что, по всей видимости, проблема заключалась не в происхождении Раневской, а в ней самой.
Фаина Георгиевна не знала, что потерей роли, которая была почти что у неё в руках, она обязана Ивану Большакову, и сильно гневалась на Эйзенштейна, называя его предателем. Фаина Георгиевна во всеуслышание заявляла, что никогда, нигде и ни за что она не станет сниматься «у этого изверга» и что в случае, если ей будет грозить голодная смерть, она скорее начнёт «торговать кожей с собственной задницы, чем играть эту Ефросинью». Сергей Эйзенштейн послал в ответ телеграмму, в которой интересовался: «Как идёт торговля?»
На Серафиму Бирман Фаина тоже затаила обиду Они не разговаривали пятнадцать лет.
Когда мы начали репетировать «Дядюшкин сон», все роли были распределены. На роль Карпухиной была назначена очень симпатичная актриса Нелли Молчадская.
Роль Карпухиной эксцентрическая, мощная, полный противовес Марье Александровне Москалёвой – «первой даме в Мордасове», которую играла Раневская. И Фаина Георгиевна сказала, что Молчадская не может играть Карпухину и её нужно снять с роли. И её сняли. Конечно, это была трагедия. Фаина оказалась жестокой. У Нелли должен был быть переход на возрастные роли, но этого не случилось.
А Ирина Сергеевна очень её любила, но она, сжав зубы, согласилась, чтобы Нелли убрали со спектакля. Это был спектакль Раневской.
Естественно, встал вопрос: кого назначить на роль. И Раневская сказала: «Эту роль может играть только Бирман». Она не разговаривала с Серафимой Бирман 15 лет! Но Фаина… она же творческий человек и всё готова была отдать за искусство.
Начались репетиции. У Бирман была одна сцена. Я сижу за роялем, Фуфа – на первом плане, а кругом сидят женщины Мордасова. Их было много.
Вдруг нам сообщили, что в театр придёт американский драматург Артур Миллер с женой. Что тут началось! Какие-то репетиции, какие-то прогоны, какая-то суета. Вызвали Фуфу, вызвали всех нас: Артур Миллер будет смотреть спектакль!
Пошёл спектакль. Все волновались. Подходит та самая сцена с Серафимой Бирман. А сцена звучит примерно так: «A-а, Марья Александровна, – Бирман говорит Фуфе. – Как доносить и рассказывать, что происходит у Мордасова, так это Карпухина, а как пригласить на чашку шоколада, так меня нет! Вот вы какая, Марья Александровна!»
Выходит Бирман. Она придумала себе фантастический костюм: в валенках, юбке, шапке, шали, то есть это было чучело номер один. На нас – платья, корсеты. Фуфа была в бриллиантах, а Бирман выглядела таким чучелом.
Она вбежала на сцену и закричала: «А, Марья Александровна, как доносить и рассказывать, что происходит у Мордасова, так это Карпухина, а как…» И вдруг – тишина! Видимо, перед ней возник белый лист бумаги, и она забыла дальше текст…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
