Так задачей второго этапа расследования стало разоблачение «кулацкой шайки». Для этой цели с большой тщательностью собирался материал, который бы мог засвидетельствовать ее существование. Тут пригодились не только результаты обыска в доме Кулуканова и отчет Дениса Потупчика, но и ряд свидетельских показаний. Иван Потупчик рассказал Карташову, что Павлик выступал на сельских сходках, разоблачал кулаков и докладывал в сельсовет об укрывательстве зерна. Он также утверждал, что Павлик донес на своего отца местным властям [29]. Следователи стремились расширить круг соучастников — они искали свидетеля, помимо Мезюхина, который бы подтвердил, что Ксению Морозову видели с мальчиками 3 сентября [31, 32]. С другой стороны, именно на этом этапе расследования из круга подозреваемых был исключен Дмитрий Шатраков, который сумел представить алиби [65].
Еще одна важная задача следствия состояла в придании жертвам, и прежде всего Павлу, статуса юных активистов. С этой целью заново опрашивали свидетелей. В первых показаниях Варыгина Павел фигурировал просто как один из «братьев Морозовых». А Карташову Варыгин описал Павла как пионера и активного участника общих собраний, на которых он разоблачал кулаков за то, что они прятали зерно и вещи [14]. Интересна характеристика обоих мальчиков, данная Денисом Потупчиком. В этом документе от 12 сентября Трофим Морозов возведен в ранг вожака целой шайки, изготовлявшей фальшивые документы: «…и у него еще работали Агенты при суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца» [61].Денис Потупчик первым высказал предположение, что Павел подвергался постоянным угрозам со стороны деда, бабки и других за свою разоблачительную деятельность, но продолжал твердо стоять на своем[99] [61об.].
Кульминацией второй фазы следствия стало предъявление семи подозреваемым обвинений по статье 58.8. В эту семерку попали Арсений Силин, Ксения Морозова, Сергей Морозов, Арсений Кулуканов, Хима Кулуканова, Ефрем Шатраков и Данила Морозов (восьмому подозреваемому, Владимиру Мезюхину, обвинение по той же статье было предъявлено 3 октября [55]).
16 сентября началась третья фаза следствия. Районный уполномоченный Быков вел его более профессионально и время от времени прибегал к помощи одного из своих заместителей Речкалова. В первый день Быков провел длительные и подробные допросы Сергея [105] и Данилы [78] Морозовых. Он также организовал им очную ставку [82]. На этот раз Данила отказался от признания в убийстве, а Сергей продолжал обвинять внука, но подтвердил, что чувствует себя виноватым в смерти Павла и Федора и особенно в том, что не сообщил в милицию раньше о подозрительных заявлениях Данилы. Сергей настаивал на том, что Данила осуществил убийство не в одиночку и был «только исполнитель кулацкого приговора» (последние слова принадлежат, конечно, Быкову, а не Сергею).
Похоже, что к этому моменту Сергей находился в состоянии душевного расстройства. В биографических данных, которые собраны в ордере на арест, составленном 16 сентября, в качестве домочадцев Сергея, очевидно по его собственным показаниям, названы «Аксинья» (Ксения) и «Павел Иванович» Морозов (имелся в виду Данила Иванович Морозов) [135об.]. На допросе 16 сентября и во время очной ставки он путался в объяснениях, кому принадлежали штаны и рубашка, найденные в доме во время обыска 6 числа. Очевидно, что Быков истолковал его поведение как свидетельство вины. В отчете начальству, написанном 17 сентября, он назвал Сергея Морозова главным подозреваемым, но подчеркнул, что убийство совершило «местное кулачество». Оно «обижалось» на постоянные доносы Павлика не только на «родного отца», но и на некоторых оставшихся неназванными местных жителей, хранивших у себя «незарегистрированные ружья». В отчете Быкова также упоминаются в качестве подозреваемых Хима и Арсентий (так! — К.К.) Кулукановы, Арсентий (так! — К.К.) Силин и трое Морозовых, которые, по его словам, «неоднократно в разных сводках проходили как лица, настроенные антисоветски» [149—151].
В другой части своего расследования Быков сконцентрировал внимание на Даниле Морозове. Младшего Морозова вызвали на допрос 22 сентября, и он сознался, что драка из-за седелки действительно имела место, датировав ее 26 августа. Быков допрашивал Данилу также 1 [86] и 4 октября [87]. 23 сентября ему организовали очную ставку с Арсением Кулукановым [81], а 5 октября — с Ефремом Шатраковым [89]. На этих допросах Данила дал компрометирующий материал на Кулуканова (например, рассказал историю о золоте спецпоселенца и о тридцати рублях).
Работая с Данилой, Быков одновременно собирал материал на «местное кулачество». Так, он дал распоряжение об инвентаризации имущества Сергея Морозова (что и было сделано 17 сентября), вероятно, рассчитывая найти доказательства принадлежности Сергея к кулачеству или обнаружить у него спрятанную чужую кулацкую собственность [56—57]. Кроме того, Быков внес в протокол обвинение Сергея Морозова в адрес Кулуканова, согласно которому в августе 1932 года тот украл принадлежавшее сельсовету зерно, которое Данила Морозов 11 августа повез в Тавду продавать. Из записей допросов видно: Быков подстрекал Химу Кулуканову свидетельствовать против мужа. Она призналась, что он укрывал имущество, чтобы избежать конфискации, и имел связь со спецпоселенцами. Хима, кроме того, дала обвинительные показания на своего отца, утверждая, что сказала ему: «Ты всегда грешил с ребятами Морозовыми… а у тебя нашли рубаху в крови», — и что ответом ей было многозначительное молчание [93, 93об.].
Быков также разрабатывал и самого Арсения Кулуканова. Он добился от него признания, что тот обманывал Советскую власть, пряча вещи, в том числе кузов, конскую упряжь и колеса для телеги, от конфискации. Однако Кулуканов отказывался признать какое бы то ни было участие в убийстве [96—97]. Тогда Быков предпринял попытку пришить Кулуканову дело с другой стороны. 28 сентября Арсений Силин не только показал, что зарытая на огороде телега Кулуканова первоначально была спрятана у Морозовых (тем самым подтвердив существование антисоветского заговора, в котором участвовали все три семьи), но и сделал заявление, что продал купленную в Тавде мануфактуру Даниле за 30 рублей [99]. В глазах Быкова, такое признание, безусловно, подтверждало правдивость рассказов Данилы о том, что подлый кулак Кулуканов дал ему 30 рублей и таким образом втянул его в преступление.
К Ефрему Шатракову Быков не проявил особого интереса. Он, конечно, ознакомился с мнениями Потупчика и Титова, которые вновь повторили свои подозрения насчет Ефрема и Данилы и утверждали, что те сделали свои признания по доброй воле [74—76, 77]. Но на повторном допросе 22 сентября и на очной ставке с Данилой 5 октября Ефрем отрицал свою причастность к убийству и настаивал на том, что не имел никакой неприязни к Павлу, а также отрицал свою дружбу с Данилой. Данила же продолжал утверждать, что они с Ефремом дружили, и нарисовал трогательную картину, как они вдвоем гуляли по Герасимовке с гармошкой [89]. Однако теперь Данила отрицал, что совершил убийство вместе с Ефремом. Следователь никак не попытался заставить их повторить ранее сделанные признания.
