Внутри киота, направо от входящего, сидит лицом на юг (лицо Чжу обращено на запад) так называемый ханьер-чэн-бо, что можно перевести как «старший святильщик», который почти непрерывно читает молитвы к Будде и в то же время следит за прикладывающимися богомольцами. В дни больших праздников, когда богомольцы приносят много хадаков, налево от поклоняющегося становится молодой монах, который собирает хадаки и кладет на шею статуи. Когда же их наберется много, он снимает их.
Кроме чествуемой ныне статуи Победоносного (Будды) в этой комнате еще две его же: одна у задней стены, около полутора саженей вышины, лепная из глины или же высеченная из камня, другая, около двух аршин вышины, позади киота на полу, обращена лицом к киоту, и потому поклоняющийся может видеть ее лишь сзади, и то не всю, так как она помещена за загородкой. Сии статуи по своему построению и величине находятся в симметрии с упомянутой большой статуей. Это обстоятельство невольно вселило в меня мысль, что все три статуи Будды суть постепенно сменившие друг друга кумиры религиозного культа, который с развитием искусства всегда ищет более изящных и дорогих изображений своих божеств.
Подтверждением такой же мысли может служить историческое предание, рассказываемое в тибетских сочинениях, например пятого далай-ламы «Чжял-раб», Лондол-ламы[36] и др. В них говорится, что вследствие распространившегося слуха, что на Тибет идут китайцы, поставили Чжу в южных зеркальных дверях и, облицевав (заложив) дверь (проход), нарисовали тут изображение Манджушри. Спустя немного прибыли китайские войска и сожгли «Поталаский дворец»[37]. Хотя они не могли унести сокрытого в стене Чжу-Шакьямуни, но увезли на однодневный путь Мичжод-дорчжэ. Затем в конце VIII столетия китайская царевна, мать царя Тисрон-дэвцзана, «вызвала из южной зеркальной двери» Чжу, пребывавшего в темноте в течение трех царствований, о чем не знали тибетцы, и, поставивши посреди храма, принесла жертвы. По стенам расставлены высокие, приблизительно аршин в пять, статуи, слепленные, по-видимому, из глины, разных божеств-гениев.
Что касается ныне чтимой статуи, то она сделана из меди (предание называет ее золотою), вышиною около 1,5 аршина и изображает великого учителя в сидячем положении, с опущенной к колену правой рукой и согнутой левой, держащей обычную чашу нищенствующего монаха (по санскритски – патра, по тибетски – лхун-сэд), но с другой стороны она отличается от знакомых нам изображений древнего индийского учителя своими более или менее роскошными украшениями.
Так, индийская прическа волос прикрыта богатым венцом (урчжян) из кованого золота со вставками из драго– и дешевоценных камней; вокруг шеи и главным образом на груди ожерелье (гулчжян) вроде пластрона с большим числом крупной бирюзы, на груди вставлена белая цельная раковина с завитками по направлению часовой стрелки. Такие раковины называются дункар-яй-чил, т. е. «белая раковина с кругами направо», и ценятся очень дорого, сравнительно с раковинами, завитыми в противоположную сторону.
Кроме того, на шее висят крупные четки, как у китайских мандаринов. Про эти четки говорят, что они первоначально были пожалованы китайским императором минской династии основателю монастыря Сэра и уже сим последним принесены в дар чтимой святыне. Все же остальные из упомянутых украшений были возложены на статую реформатором ламаизма Цзонхавой в 1409 г., как о том повествует его биография. На плечи статуи надета желтая мантия из китайской шелковой материи, поверх которой через шею перекинуты хадаки разных цветов.
Впереди статуи на особой подставке стоит вторая чаша (первая на левой руке статуи), наполненная жареным ячменем, куда поклонники кладут цветы, фрукты, монеты и т. п. На этой второй чаше ставится так называемый мандал – символическое изображение всего мира, с горою Сумеру посредине и четырьмя мирами вокруг него. Мандал делается из различных металлов: золота, серебра, меди и т. п. и представляет собою круг, среди которого иногда делается маленькая пирамида с уступами, долженствующая представлять гору Сумеру. Края круга, которые очень часто бывают чеканной работы, загибаются вниз, образуя как бы подставку. На мандал кладут зерна ячменя, золотые и серебряные вещи, драгоценные камни и т. п., из чего образуется особая конусообразная куча. Посредством поднесения мандала с молитвой: «Подношу, направляя в страну будд эти земли, окуренные благовониями и покрытые цветами, гору Сумеру с четырьмя мирами, украшенными солнцем и луной» и совершения обряда омовения туй чествуются в ламаистском мире особенно чтимые статуи божеств, а также и живые святые.
В северо-восточном углу одна за другой стоят две статуи каких-то святых, а в юго-западном углу стоит постоянно один монах, который наливает на подставленную ладонь богомольца «святой воды», находящейся здесь в большом чане. Вода эта собирается в чан из маленьких жертвенных чаш, стоящих перед статуей Чжу и наполняемых, должно быть, водою из колодцев.
Богомольцы часто приносят сюда для освящения статуи и писаные образа божеств. Статуи ставятся перед Чжу, а образа вывешиваются на западной стене обращенными к святыне. За сутки обычного пребывания их здесь платят по одной монете со штуки.
Выйдя из этой комнаты, встречаем далее такие же комнатки с разными статуями милостивых и гневных божеств, но более чтимые святыни находятся вне комнат, под открытым навесом. Мы говорим о статуях хана Срон-цзан-гамбо, с двумя супругами и детьми хана, и нерукотворном, по преданию, образе Манджушри, с мечом в правой руке и книгой на лотосе в левой, нарисованном на шероховатой поверхности стены.
Говорят, что этот Манджушри однажды засмеялся вышеупомянутому Агвану Цзондую, почему он и его перерожденцы получили наименование Чжамьян (тибетское название Манджушри) шадба, т. е. «смеющийся Манджушри». Еще нельзя не упомянуть о статуе певца людских страданий и блаженства, достигшего всеведения поэта XI в. Миларайбы[38] (на северной стороне), изображаемого истощенным, полунагим, с распущенными волосами, приложившим правую руку к уху. (У ламаистов певцы любят держаться этой позы.) Он, по преданию, сделался «буддой» в течение этой одной жизни. Философы приводят его в пример, утверждая, что человек, при усердии, в одной земной жизни может достигнуть состояния «будды». Миларайба, выкрашенный белой краской, сидит здесь в прекрасно сделанной пещере.
