Долгое время крутились вокруг него всякого рода льстецы и подлипалы, стараясь использовать его в своих интересах, в интересах Порты, но он сразу понимал, что к чему, и отсекал всякие попытки.
Нашли, значит, ход к нему через его секретаря. Что же мог сделать этот Макарий, чтобы принизить достоинство посла, уничтожить все его требования и протесты?
Долго ждать Толстому не пришлось. На другой же день получил он секретное письмо от самого царя.
Обиняком, не называя ни имени, ни фамилии, не высказывая упрёков, Пётр писал Толстому, что получил на него большой донос и поверил бы многому, если бы не встретились в нём несколько закавык.
Первая — как будто дал Толстой Головину, тогдашнему главе Посольского приказа, ведающему всеми посольскими делами, две тысячи червонцев, только чтобы заполучить место посла в Турции.
И пояснил Пётр: назначение это вовсе не делало чести Толстому, не могло ему дать ничего, кроме тяжёлой и трудной работы. И потому не надо было ему давать «дачу» Головину. И кроме того, сам он, царь, просил Толстого ехать в Стамбул, защищать там интересы России.
Вот и первая закавыка — значит, неправда это, значит, врёт тот, кто писал сей донос.
Правда, доносам Пётр верил не всегда — и часто ошибался. Корил себя, что не внял доносу на Мазепу, и крепко ошибся, выдал Искру и Кочубея самому гетману, да Бог спас: вовремя прискакал Меншиков в Батурин, понял, что гетман изменил русскому царю.
А вот во втором случае не знает Пётр, стоит доверять доносу или нет. Пишет доносчик, будто получил Толстой 200 тысяч золотых червонцев для «дач» турецким визирям и пашам, да большую часть положил себе в карман. А казнокрадства царь не терпел. Хотя и тут сомнения его взяли. Вовсе не 200 тысяч дано было Толстому, а соболей и других мехов для взяток турецким чиновникам, любящим мзду даровую, да и не на такую сумму, а на гораздо меньшую. И хоть Пётр не называл цифру, но Толстой хорошо её помнил.
И высказывал царь своё мнение: кому-то сильно надо, чтобы он отозвал Толстого, а на его место поставил другого...
Это письмо Толстой не показал своему секретарю. Курьер был секретный, вручал пакет прямо в руки посла, и теперь Пётр Андреевич прекрасно понял весь ход мыслей своего молодого, но уже такого коварного и пронырливого секретаря.
Значит, вышли на него через садовника, через цветы, завязали льстивые разговоры, наверно, и «дачу» дали какую-нибудь, чтобы сместить Толстого, а на его место назначить такого посла, чтобы угоден был Порте, не надоедал требованиями и настояниями, вмешался бы в коварные и злокозненные планы султана. Значит, нужно поискать, чем взяли Макария султановы слуги...
Грозил царь Толстому: ежели правда, что в карман себе кладёт суммы немалые, то знает, как умеет государь наказывать. Ну а ежели всё неправда, значит, надо вести следствие по всем правилам: найти доносчика, найти измену в своём посольском доме, найти, кто продался слугам султановым.
И самому послу надо за дело взяться, не оставлять на чью-то заботу. И тоже долго раздумывал Пётр Андреевич. Вроде и улики все против Макария — и донос царю мог лишь он сочинить, и цветочками с Асамали занимался, — только вот поймать за руку нельзя. Никаких доказательств пока нету. А надо, чтобы было всё честь по чести — по заслугам кара.
И Пётр Андреевич отрядил своего верного камердинера последить за секретарём.
Нет, не отлучался с посольского двора Макарий, не уходил никуда, разве что с Асамали разговаривал, а уж тот отпрашивался за новой рассадой, за новыми цветами для новых дат на цветочном календаре.
Провизию закупал обычно на турецком базаре главный повар посольства. Но вдруг приключилась с ним болезнь: не мог встать с постели, лежал весь в поту, с мокрой тряпкой на голове и тихонько стонал.
— Макарий, — попросил Толстой секретаря, — не в службу, а в дружбу: ты у нас человек хозяйственный, даром денежки не протранжиришь — сходи на базар вместе со слугами, закупи, что надобно, а то, чего доброго, без обеда останемся...
Макарий удивлённо поднял брови.
— Разве я сегодня вам не нужен? — спросил он.
— Да писулек как будто не предвидится, а коли что будет, я и сам отпишусь, — пошутил Пётр Андреевич.
Сомнение мелькнуло в глазах Макария, но он лишь согласно кивнул головой.
— А я вот посижу в мягком кресле, — болезненноустало проговорил Пётр Андреевич, — да попарю свою ногу больную, жара донимает, подагра моя опять разыгралась...
Но едва секретарь со слугами ушёл со двора, как Пётр Андреевич прокрался в палаты, занимаемые Макарием.
— Яко тать, — усмехнулся он.
Аккуратно, стараясь ставить вещи на свои места, осмотрел он всё, что здесь было. И особенным его вниманием пользовалось большое бюро-конторка, за которым Макарий работал.
Ключиками от всех ящичков конторки Пётр Андреевич обзавёлся давно: в первый же месяц, как только прибыла мебель, он оставил себе третьи ключи от всех столов и ящиков, а Макарию сказал, что ключей по два экземпляра. И теперь он похвалил себя за предусмотрительность. Но знал, что оба ключа, оба экземпляра всех ключей, Макарий не доверяет никому и всегда носит с собой.
Обыск, аккуратный, тщательный, ничего не дал до тех пор, пока Толстой не натолкнулся на потайной ящичек, такой же, какой был и в его конторке, — знать, делал эти бюро один мастер.
Пётр Андреевич нажал едва заметную пружинку у края выдвижного ящичка, и тихо отошла панелька едва видного отверстия. Там стояла маленькая коробочка. Пётр Андреевич взял её в руки, сразу определил, что турецкой работы, щёлкнул замочком, и открылся перед ним большой золотой перстень с крупным алмазным камнем.
— Хорош подарочек, — пробормотал Толстой. — Знать, хорошо угодил туркам господин Макарий.
Он убрал коробочку в ящичек, всё так же незаметно и аккуратно замкнул, закрыл дверь в покои Макария и приказал двоим сотрудникам приготовиться к следствию над секретарём посольства.
Макарию даже не дали отдохнуть после базара. Сразу приставили к нему двух стражей из солдат, охранявших внутренние покои посольства, вместе с двумя другими сотрудниками открыл Пётр Андреевич дверь в покои Макария, предложил ему войти и показать всё, что он получил от султановых слуг.
Макарий побледнел, бросился на колени перед Толстым и слёзно закричал, что ни в чём не виноват, что напрасно обошли его: разве не знает посол, как верой и правдой служит он Петру Андреевичу?
Но Пётр Андреевич не слушал Макария.
— Сам откроешь или это сделает кто-то из наших? — строго спросил он.
Макарий удивлённо округлил глаза.
— Да ты не удивляйся, — мягко посоветовал Толстой. — Неужели думал, что ты умнее всех?
Но Макарий продолжал отказываться.
Тогда Пётр Андреевич подошёл к бюро-конторке, щёлкнул замочком, щёлкнул пружинкой и вытащил перед всеми крохотную коробочку.
