Впрочем, подводя на следующее утро итоги первого дня ночевки на лоне природы, Владислав Андреевич отметил, что он лично доволен. По его словам, иногда расслабленные городской цивилизацией путешественники ведут себя поначалу куда хуже и опаснее. Тут папа Игоря, с удовольствием поглощая утренний бутерброд, поведал в качестве примера историю каких-то своих знакомых, которые, перепутав канистры, начали мыть посуду бензином, а так как один из них при этом курил, то остаток отпуска ему пришлось провести в ожоговом отделении какой-то больницы.
– В общем, я это к тому, что жидкость от комаров – подлинная ерунда, – завершил свою речь старинный университетский друг Петькиного отца.
– Для кого как, – отозвался Командор, у которого после мучительного сна на кочках до сихпор болели бока.
А Игорь тихо пообещал Димке, что в следующий раз они его самого вытащат на улицу. На этом походный завтрак окончился, и путешественники отбыли в Переславль-Залесский. Вел машину на этот раз Владислав Андреевич. Петькин отец устроился в салоне. Юным детективам приходилось теперь быть осмотрительней. Все же они внимательно следили за дорогой. Но зеленый «БМВ» ни разу не показался.
– Переславль – город художников. Тут был дом Коровина. И теперь здесь у многих художников дачи, – объяснил Валерий Петрович ребятам. – Кстати, у нас там знакомый живет. Павел Петрович Даморин.
– Колоритная, между прочим, личность, – повернулась Маша к Игорю.
– Ты его тоже знаешь? – спросил тот.
– Мы все его знаем, – откликнулись Петька и Дима.
– Кроме меня, – уточнила Настя.
– Академик живописи Павел Петрович Даморин еще несколько лет назад был одним из старожилов Красных Гор. Затем после смерти жены он оставил дачу детям, с которыми постоянно ругался. Сам же приобрел дом в Переелавле-Залеском.
– А чем он колоритный? – заинтересовался Игорь.
– Сам увидишь, – хорошо помнила Маша эксцентричного Павла Петровича.
– Сам так сам, – не стал настаивать Игорь.
Никуда не сворачивая с шоссе, они вдруг очутились в деревянном городе.
– Вот это да! – воскликнула Настя.
– Ярославское шоссе является главной улицей Переславля-Залесского, – начал очередную экскурсионную лекцию Владислав Андреевич. – Город основан в 1152 году князем Юрием Долгоруким и раньше носил название Переяславль. Был одним из укрепленных пунктов, защищавших границы Ростово-Суздальского княжества…
– Слушай, ты, укрепленный пункт! – завопил Валерий Петрович. – Сбавил бы скорость не много. Нам где-то тут завернуть надо-то ли направо, то ли налево.
– Как это так? – притормозил папа Игоря.
– Я точно не знаю, где находится дом Павла Петровича, – признался Петькин отец. – Мне дети его объяснили, но смутно.
– А сколько этому вашему Даморину лет? – спросил у ребят Игорь.
– За восемьдесят, – ответила Маша. – Но энергии и подвижности на всех нас хватит.
– Вроде бы в каком-то переулке недалеко от монастыря, – не слишком уверенно говорил Валерий Петрович.
– Исчерпывающее объяснение, – с большим сарказмом ответил ему Владислав Андреевич. – Лучше бы про Переславль послушали. – Он никак не мог смириться с тем, что его познавательные лекции не пользовались успехом у спутников.
– Давайте спросим! – заметила Маша на тротуаре женщину с хозяйственной сумкой.
– Валерий Петрович ее окликнул.
– Не подскажете, где-то тут поблизости дом художника Даморина?
– У нас тут этих художников, – пренебрежительно отмахнулась женщина, – как собак нерезаных.
– Вы его наверняка видели. Такой небольшой, – не сдавался Петькин отец.
– А-а! – понимающе закивала женщина. – Старик такой рыжий? Бешеный?
– Да, да, – обрадовался Валерий Петрович. – Небольшого роста.
– Маленький, да удаленький, – фыркнула женщина.
– Я вижу, что ваш Даморин действительно яркая личность, – обратился Игорь к друзьям.
– Уж яркости ему, точно не занимать, – подтвердил Петька.
– Он что, и впрямь рыжий? – удивилась Настя. – Неужели в такие годы не поседел?
– В молодости был рыжий, а теперь крашеный, – объяснила Маша.
Женщина с сумкой тем временем объясняла мужчинам дорогу.
– Свернете, значит, налево. Потом еще раз налево. Там будет большой дом. Да вы его сразу узнаете. По виду в нем будто лет десять уже никто не живет. Вот как раз там ваш Даморин и есть.
Обрисовала женщина все на редкость точно. Проехав по указанному маршруту, путешественники остановились перед двухэтажным домом с каменным цоколем и бревенчатым вторым этажом.
Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, в сколь плачевном состоянии пребывает это жилище. Давно не крашенный деревянный забор покосился, а местами вовсе рухнул. Одни лишь ворота стояли на диво прямо и прочно. На них даже висел мощный замок, что особенно восхитило пятерых друзей.
– Типичная картина российской жизни, – сказал Игорь. – Вокруг путь свободен, хоть на танке въезжай, но ворота обязательно заперты.
– Чаще всего возле таких вот ворот еще сторож сидит, – подхватила Настя.
– Они вылезли из машины:
– Вы ко мне? – услышали путешественники резкий скрипучий голос.
– К вам! – крикнул Валерий Петрович. – Ну совершенно не изменился, – пригляделся он к человеку, бегущему навстречу.
– О-о! – воскликнул хозяин дома, подбежав с поистине молодой прытью к воротам.
Ростом он был не больше полутора метров. Голова с выкрашенными хной волосами смахивала на шляпку гриба подосиновика.
– Валера! – с разбега повис он на шее у Петькиного отца.
Тот выдержал натиск.
Повисев с минуту на Валерии Петровиче, Даморин переключился на Владислава Андреевича. Пнув его с силой по-дружески в грудь, а затем изрядно похлопав по плечам, академик живописи вдруг пытливо уставился ему в глаза и с большим подозрением полюбопытствовал:
– А ты, собственно, кто такой?
– Это мой друг. Мы все вместе к вам, – поторопился с объяснениями Петькин папа.
– О! Друг! – проскрипел художник, после чего Владислав Андреевич был немедленно одарен бурным троекратным поцелуем.
– Однако, – совершенно сбили с толку Владислава Андреевича резкие эмоциональные переходы хозяина.
Павел Петрович в это время уже обрабатывал Арнольдика, который после каждого из дружеских похлопываний лишь чудом умудрялся сохранять равновесие. Натешившись вволю над жертвой, Даморин с уверенностью изрек:
– Лицо мне твое незнакомо. Ты чей?
– Ковровой-Водкиной, – виновато пролепетал Арнольдик.
