– Да, Оливия им сообщила. Лучше скажи мне, когда нам ожидать твоего триптиха? – поинтересовалась Джулс.
– Ну для начала я должен сойти на берег и увидеть свой мольберт. Потом должно прийти вдохновение…
– А как часто оно к тебе приходит? – спросила Оливия.
Ей всегда было интересно, каким образом творческие люди работают.
– С девяти утра до шести вечера с часовым перерывом на ланч ежедневно, кроме праздничных дней.
– Какое пунктуальное! – хмыкнула Эстель. – И наверняка знает трудовое законодательство.
– Ты говоришь так, будто это работа! – наставив на Стенли обвиняющий перст, сказала Оливия.
– А это и есть работа. Если каждый день не тренироваться, руки могут забыть, как держать кисть. Во всем должен быть порядок, даже в творчестве. Иногда, конечно, бывает, что я вскакиваю в три часа ночи и бросаюсь к мольберту. А бывает наоборот: я день-деньской торчу в своей мастерской, рисую, стараюсь, но ничего толкового не получается.
– Так почему бы не подождать, когда тебе захочется вскочить и нестись к мольберту?
– Человек – существо очень ленивое. Дай ему волю, и он вообще ничего делать не будет, – вклинилась в разговор Джулс. – Мне иногда тоже до ужаса не хочется писать. Ну так что же?
– Что? – хором спросили все.
– Я усаживаю себя за компьютер и буквально насилую свой мозг. Конечно, в этом случае я пишу гораздо медленнее, больше потом приходится править, но, с другой стороны, если бы я себя не заставляла, не было бы вообще ничего! А иногда просто чувствую зуд в кончиках пальцев, так мне хочется что-нибудь написать.
– Ты не показатель! – отмахнулась от нее Оливия.
– Это еще почему?
– Журналистика – ремесло. В журналистику идут неудавшиеся писатели. Я отказываюсь признавать тебя творческой личностью.
– Ну и подумаешь! – Джулс всерьез обиделась. Это Оливия-то, которая за всю свою жизнь не написала ни одного приличного эссе, говорит, что она не творческая личность!
– У меня то же самое, – поспешил заметить Стенли. – Джулс говорит истинную правду. Нужно работать каждый день, если ты хочешь добиться чего-то в деле, которому посвятил жизнь. И совершенно безразлично, что это: живопись, журналистика, финансовые операции или руководство ночным клубом. Ты ведь тоже не по наитию работаешь?
– Конечно же нет! – возмутилась она. – Но ведь у меня совсем не творческая работа.
– Это как посмотреть. Впрочем, не стоит продолжать этот спор: мы ведь здесь отдыхаем. А на отдыхе все мысли о работе под строжайшим табу.
– Еще один вопрос! – потребовала настойчивая Оливия. – Если ты работаешь каждый день, кроме уик-энда, как же тогда ты на десять дней уехал в этот круиз без мольберта, кистей и красок?
– Я умею рисовать не только маслом, – усмехнулся Стенли. – Большую часть моего багажа составляют альбомы и карандаши. У меня собралось несколько просто удивительных набросков. Там и все вы есть. Хотите, покажу?
Все три девушки тут же оживились и закивали.
– Обязательно, но позже. Кажется, через пять минут у нас начнется экскурсия. Я бы не хотел пропустить Чивитавеккью даже ради ваших восторженных взглядов. Так вы идете? – Стенли встал из-за стола и подал руку Джулс.
– Ну и самомнение, – тихо шепнула Оливия Эстель.
– Подожди, может быть, это не самомнение, а здравая оценка, – предположила более рассудительная и осторожная подруга.
– Еще скажи, что из Джулс может получиться второй Диккенс!
Эстель задумалась. Она посмотрела на увлеченно болтающую о чем-то со Стенли подругу и покачала головой. Кажется, нужно становиться на сторону Джулс.
– Но ведь она никогда не пробовала писать романы.
– И не попробует. Ты ведь и сама прекрасно знаешь: Джулс – довольно ленива. Пусть она и утверждает, что каждый день работает, но ведь мы-то с тобой знаем, что она усаживается за компьютер каждый день только потому, что берет себе слишком много работы.
Эстель вздохнула и кивнула.
– Да и писать садится все время в последний момент. Но ведь люди с возрастом меняются.
– Ха-ха! Если Джулс изменится, станет ответственной и предсказуемой, я съем свои лучшие туфли!
– Смотри, тебя за язык никто не тянул, – предупредила подругу Эстель.
– Не беспокойся, этого никогда не случится. Слушай, а если мы встретим Ника и Джека? Что тогда делать-то?
Эстель лишь нервно пожала плечами. Она и сама задумывалась над этим, но найти ответ не могла.
– Слушай, тебе очень нравится Ник? – вдруг спросила Оливия.
Эстель удивленно посмотрела на подругу и поняла, что от ее честного ответа может зависеть ее будущее.
– Да, очень. Я еще не встречала мужчины, с которым мне было бы так комфортно.
– И это несмотря на то, что Ник – блондин?
– Знаешь, мы с тобой уже не в том возрасте, чтобы обращать внимание в первую очередь на внешность. Нам было интересно вместе, мы много разговаривали, и ни разу речь не зашла о работе! Представляешь?
– Для тебя это показатель, – совершенно серьезно согласилась Оливия. – Я тут подумала… прости меня за ту выходку на танцплощадке. Не знаю, что на меня нашло.
Эстель улыбнулась и обняла подругу.
– Никогда бы не подумала, что решусь поссориться с тобой из-за мужчины, который даже не очень хорошо целуется! – всхлипывая, сказала Оливия.
– Ну перестань! – попросила ее Эстель. – На нас уже смотрят!
– Ну и что! Ты меня прощаешь?
– Конечно прощаю! Я на самом деле и не обижалась на тебя. Просто было очень неприятно, когда я думала, что ты намеренно соблазняешь Ника, только ради того, чтобы отомстить мне. Вообще-то это я должна просить у тебя прощения, ведь я первая нарушила наше правило.
– Глупое правило! – фыркнула Оливия. – Если вы с Ником понравились друг другу, я не имела никакого права вставать между вами.
– Тогда ты просто не могла знать, что мы понравимся друг другу.
– Эстель, прекрати, пожалуйста! – попросила Оливия. – Еще несколько таких фраз, и я начну думать, что была права.
– Все, замолкаю! – сразу же согласилась Эстель.
– Вот и отлично. Осталось только дождаться вечера…
– А разве мы не договорились с ними, что расстаемся на весь день?
– Я так и сказала: весь день. Про вечер речи не шло.
– Слушай, а если Ник решит выбрать тебя? – вдруг осенило Эстель. – Что же тогда делать?
– Ничего он меня не выберет! Кажется, я его настолько ошеломила своим поцелуем, что он теперь будет бегать от меня как черт от ладана! Во всяком случае, когда мы прогуливались по палубе после танцев, он держался в шаге от меня, а перед каютой пожал мне руку, совсем как Стенли.
