И вот сейчас, увидев ее в новом платье, Джилл, похоже, утратил дар речи.
То-то же! — едва заметно улыбнулась Бекки. Видишь теперь, как ошибся?
Джилл шагнул вперед, глаза его поблескивали.
Казалось, еще минута — и он заключит ее в объятия, скажет что-то наподобие «Какая ты красивая!», потом прильнет к губам… и ни в какую галерею они не поедут. Да и платье придется снять, потому что в постели оно только помеха.
Уголки губ Бекки уже дрогнули, готовясь приподняться в улыбке, но в этот самый момент Джилл сердито произнес:
— Почему ты так оделась?
Улыбка так и не появилась на губах Бекки, их уголки, вместо того чтобы подняться, наоборот, опустились, сама она нахмурилась.
— Неужели ты забыл, что я еду на открытие картинной галереи?
— Почему же, помню, — отрывисто бросил Джилл. — Но разве ты не могла одеться соответственным образом?
Бекки удивленно моргнула. Что это с ним? Неужели он не замечает нового платья? Или уже настолько не обращает на нее внимания, что, какую одежку ни натяни, ему будет все равно?
— Не понимаю тебя… По-моему, я именно соответственным образом и оделась. Все-таки открытие галереи — своего рода праздник.
— И ты собралась идти в этом?
Джилл вновь мрачно оглядел Бекки с головы до ног.
Уже совершенно ничего не понимая, она повернула голову и посмотрела на себя в зеркало.
Неизвестно, что имел в виду Джилл, но платье очень ей шло. Шелковое, такого редкостного темно-синего цвета, который был настолько интенсивен, что, казалось, жил собственной жизнью. Платье Бекки выбрала открытое — конечно, не настолько, как то, в котором была изображена на присланном неизвестным доброхотом снимке Пэм Смартли, но наподобие того. Впереди оно имело красивую драпировку, известную под названием «хомут». Спускаясь мягкими складками, та образовывала довольно глубокое декольте. Руки Бекки были полностью обнажены, подол имел разрез, при ходьбе выгодно открывавший левую ногу выше колена. Дополняли картину черные туфли на шпильке и сумочка в тон.
Что он взбесился, не понимаю! — подумала Бекки с оттенком раздражения. И без того настроение в последнее время — хоть волком вой, а тут еще какие-то странные претензии…
Она взглянула на Джилла.
— Не мог бы ты выражаться яснее?
Тот сверкнул глазами.
— А ты не могла бы не отвечать вопросом на вопрос? По-моему, я ясно выразился!
Бекки пожала плечами.
— С твоей точки зрения — возможно. Но я не вижу логики. Спрашиваешь, собираюсь ли я идти в этом платье? Разумеется! Иначе, зачем надевала бы его? И вообще, что тебе не нравится, не понимаю…
— Это платье чересчур открытое, — сухо произнес Джилл.
Бекки не поверила собственным ушам. Вот, оказывается, в чем дело! Впрочем, все равно непонятно — Джилл вдруг превратился в блюстителя нравственности? С каких пор?
— Почему чересчур? Просто открытое, и все.
— Хорошо! — процедил Джилл. — Не придирайся к мелочам! И прекрати валять дурака, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Ноздри Бекки гневно раздулись.
— А вот тут ты ошибаешься, я пребываю в полной растерянности. Мне еще никогда не доводилось слышать подобной чуши. Подозреваю, что ты и сам до конца себя не понимаешь.
Последняя фраза содержала двойной смысл, но Бекки уже было все равно. Возможно, пора открыть карты?
— Ошибаешься, солнышко, со мной все в порядке, — медленно произнес Джилл. — А вот с тобой явно что-то не то. И началось это с того момента, как тебе вздумалось перед самой свадьбой укатить на пленэр!
О, началось… Что-то давненько не было об этом речи. Даже сложилось впечатление, что Джилл осознал тщетность своих претензий и отказался от мысли требовать от нее принесения профессии в жертву семье.
— Допустим, но при чем здесь мое платье?
— Притом! Вот скажи, зачем ты так оделась?
Бекки вздохнула.
— Чтобы отправиться на открытие новой галереи. Где, кстати, выставлена моя новая картина. Та самая, ради завершения которой я выезжала на пленэр!
Все это Джилл пропустил мимо ушей. Качая головой, он произнес:
— Не старайся, с толку меня не собьешь. Я вижу тебя насквозь.
У Бекки неожиданно лопнуло терпение.
— Насквозь, говоришь?! — воскликнула она. — И что же такое ты видишь? Расскажи мне, неразумной, а то я все никак не уловлю сути твоих намеков!
— Ох, только не нужно притворяться, — поморщился Джилл. — Даже слушать неловко, ей-богу.
— А ты не слушай, ты говори, — холодно произнесла Бекки. — Слушать я буду!
Джилл сунул руки в карманы брюк и несколько мгновений молча рассматривал ее. Наконец усмехнулся.
Нарочно так оделась, да? Чтобы на тебя смотрели все мужчины, которые будут присутствовать в галерее?
— Что-о?! — изумленно протянула Бекки. В этот момент ей было очень понятно выражение «глаза на лоб лезут». Она ожидала чего угодно, только не подобных обвинений.
С губ Джилла слетел саркастический смешок.
— Ай-ай-ай, неужели я ошибся? А, понимаю! Ты принарядилась не для всех, а лишь для одного-единственного человека. Угадал?
Строго говоря, Джилл был прав: выбирая это платье, она действительно имела в виду одного-единственного — его самого. Но чувство гордости не позволяло ей признаться в этом. Ох, да она скорее умерла бы, чем сказала, что одевалась для Джилла.
— Что молчишь? — сказал тот — Нечем крыть?
Бекки лишь обожгла его взглядом, но не проронила ни звука.
— Ладно, я и так знаю, что ты для этого своего хлыща стараешься, для Денни. Верно, солнышко?
Для Денни…
Ну вот, дождалась. А она-то почти поверила, что эта тема закрыта.
Бекки поймала себя на том, что сокрушенно качает головой. Джилл тоже это заметил, но истолковал по-своему.
— Брось, отрицать не имеет смысла. Лично мне все ясно.
— Что именно? — негромко спросила Бекки.
— Видишь ли, начало праздника намечено, можно сказать, на середину дня, а ты отправляешься туда в вечернем платье. Последнему идиоту понятно, что тебе хочется произвести на кого-то впечатление.
И снова он был, по сути, прав. Но в то же время бесконечно далек от истины…
— И ты делаешь вывод, что я стараюсь для Денни?
Джилл мрачно усмехнулся.
— Я же не последний идиот.
— Предпоследний, — буркнула Бекки.
К счастью, Джилл не расслышал.
— Что ты там бормочешь?
