— Нет, — уверенно сказала она, — все, что хотите, только не нервы. Меня давно преследует предчувствие, что он серьезно болен.
Пока мы разговаривали, показались окраины Столицы республики. Но попасть в город было не просто, так как здесь стояли посты боевиков. Машины и люди обыскивались, документы проверялись. Для прохождения этой процедуры выстроилась довольно приличная очередь. Впрочем, шла она достаточно быстро, так как досмотр был не слишком строгий. Опытные глаза дозорных легко определяли: кто свой, а кто чужой? Поэтому мы заранее приготовились к обыску.
Не доходя до поста, мы проверили карманы, избавились от всего, что могло бы нас скомпрометировать, в том числе и от оружия. Труднее всего было с Павлом; кроме того, что у него с собой не было никаких документов, одет он был в форму рядового федеральной армии. И никакой другой одежды у нас не было. Поэтому решили пока в город его не брать, а прийти за ним ночью. Я надеялся на то, что дам взятку боевикам и те пропустят его. Поэтому мы договорились о предстоящим месте встречи.
Я собирался непременно прийти за ним еще и потому, что я оставил у него половину всех своих долларов. Я был вынужден это сделать, так как нисколечки не сомневался: если боевики у меня их обнаружат, этих денег мне больше не видать, как своих ушей. Хорошо, если они отнимут только их, а в придачу не отберут еще и жизнь. Как поведет себя Павел я не знал. Впрочем, я не сильно рисковал: с долларами или без долларов идти ему все равно некуда.
Я подал боевику выданные мне Сулейманом документы, из которых выходило, что я являюсь жителем этого города. Дозорный внимательно осмотрел их.
— Зачем идешь в город? — спросил он.
— А куда еще идти. Там какой никакой дом.
Боевик оказался не слишком дотошным, он не стал больше ни о чем расспрашивать и пропустил меня. Без больших проблем миновали пост и отец Борис, хотя документов у него не было. Но его внешность священослужителя была столь очевидной, что его ни о чем не стали спрашивать.
— Я хочу немедленно поехать к себе домой, — сказала Ванда.
Я кивнул головой. У меня были совсем другие планы, но мне всегда было крайне трудно отказывать в чем-то симпатичным женщинам. А после трехлетнего вынужденного воздержания, я стал еще более податливым.
Мы без труда нашли машину, Ванда назвала адрес. Я знал этот район, он располагался в нескольких кварталов от того места, где я воевал. Не исключено, что три года назад, пока я штурмовал превращенные в крепость дома, она пряталась где-нибудь в подвале.
Мы домчались за пятнадцать минут. Я с интересом смотрел на проплывающие мимо меня картинки жизни. Это был типичный прифронтовой город; почти все мужчины и многие женщины были вооружены, на улицах строили укрепления, в стратегических точках устанавливали крупнокалиберные пулеметы. Невольно я подумал, что надо бы все эти точки отметить на карте. Но тут же одернул себя: мне до этого нет никакого дела, это не моя война, на этот раз это не мой предстоящий штурм.
Я расплатился с шофером, и мы едва поспевая, бросились за Вандой. Квартира находилась на седьмом этаже, лифты, естественно, не работали, и пока мы с отцом Борисом взбирались на эту вершину, то изрядно запыхались.
Вслед за опередившей нас молодой женщиной, мы вошли в квартиру. Она имела все очевидные признаки погрома. Мебель была перебита, повсюду валялись какие-то вещи, домашняя утварь. Никого здесь не было. Зато простынь на кровати была вся покрыта бурыми пятнами засохшей кровью.
При ее виде Ванда побледнела, и я даже слегка обнял ее, боясь, что она шлепнется в обморок. Но в обморок она не упала. Она стояла, обхватив голову руками не в силах отвести глаз от этих страшных темных пятен.
— Это его кровь, — вдруг прошептала она, словно узнала ее принадлежность по каким-то одной ей ведомым признакам. — Его надо искать, может быть он ранен, — вдруг встрепенулась она.
Я покачал головой. Я слишком много перевидел всего на войне и понимал: при таком большом кровотечении у человека остается мало шансов на выживание, только в случае немедленной и квалифицированной медицинской помощи. Но кто ее мог ему оказать в этом проклятом городе?
Кажется, у этой женщины гораздо больше самообладания, чем я предполагал. После первых минут отчаяния, она стала возвращаться к нормальному состоянию. И быстро пришла к таким же выводам, что и я.
— Нет, это все бесполезно, никто бы ему тут не дал выжить. Они убили его!
Несколько секунд молодая женщина стояла неподвижно, затем вдруг стала крениться на бок. Я находился рядом и успел вовремя ее подхватить. Моя рука обвилась вокруг ее стройного стана. Она прислонилась ко мне, я чувствовал ее горячее дыхание на своей щеке. Затем она вдруг резко отстранилась, я поймал на себе ее враждебный взгляд. Мне даже стало немного неприятно, так неприязненно и зло смотрела она на меня, будто это я был виноват в гибели ее мужа.
За свою жизнь я видел немало мужчин и женщин, охваченными большим горем. И каждый человек переживал его на свой манер. Эта женщина просто стояла молча, смотря прямо перед собой. По ее виду нельзя было определить, что происходит у нее внутри; она напоминала статую, такой неподвижной она была.
К Ванде подошел отец Борис, участливо обнял за плечи. Она посмотрела на него и молча положила голову ему на плечо. Он обнял ее и усадил на чудом уцелевший среди этого разгрома единственный стул.
Так в полном молчании прошло минут десять. Меня несколько удивляло то, что за все это время Ванда не пролила ни одной слезинки, ее глаза были абсолютно сухие, как высохшие в пустыне озера. Я разделял ее горе, однако у меня были свои срочные дела. И я пробивался сквозь смертельные опасности в этот город вовсе не для того, чтобы терять попусту времени у залитой кровью кровати. Этим ее мужа все равно не вернуть. Пора заниматься другими делами.
— Прошу меня извинить, — решительно сказал я, — но у меня здесь есть свои дела. Вы можете тут оставаться, я же пойду.
— Нет, я не желаю здесь больше находиться, — вдруг встрепенулась Ванда. — Я хочу уйти отсюда, немедленно уехать навсегда иэ этого города. пусть он будет проклят.
Я пожал плечами. Причины ее желания были понятны, не понятно, куда и как она собирается отправляться. Ведь по ее словам ехать ей некуда.
— Хорошо, пойдемьте все вместе, но только туда, куда я вас поведу.
Никто не возражал. Мы вышли из дома. Отец Борис по прежнему аккуратно поддерживал женщину, и я ему искренне позавидовал. Мне вдруг чертовски захотелось пожить хотя бы пару денечков нормальной мирной жизнью с ее маленькими, но очень приятными, а главное безопасными радостями. Мне же в ближайшее время предстояло пережить все прямо противоположное.
Как выяснилось, я неплохо помнил город. Идти было недалеко, а потому мы не стали тратиться на машину. Я остановился возле довольно большого кирпичного дома, путь к которому преграждал высокий каменный забор.
Я стал стучаться.
