– Ну и что? – сказала Тося, стараясь казаться равнодушной. – Подумаешь! Что я, журнала не видела?
– Как?! – Гвоздева и Собакина разом выпустили Тосю и поглядели на неё как на сумасшедшую. – Да ты что?!
Они оставили Тосю в покое и бросились в правый угол. Там горячо обсуждалось возвращение журнала. Толстый Петька Фёдоров, первым вошедший сегодня в класс, весь красный, со слезами на глазах клялся и давал честное слово, что это не он положил журнал в учительский стол. А Нинка Сорокина в сотый раз рассказывала, как она полезла в стол за мелом, смотрит, а он… лежит…
Агафонова, между прочим, ещё в классе не было, и те, кто имел подозрения на Агафонова, недоуменно пожимали плечами.
– Ну что, разоблачил? – спрашивал почти каждый у Алика Спичкина, но Алик с гордым и таинственным видом отмалчивался.
Все ждали начала урока. Первый урок был русский язык.
И вот…
Зазвенел звонок, и в класс вошла Нина Петровна. Ещё с порога Нина Петровна взглянула на учительский стол.
Подойдя к столу, она взяла в руки журнал, внимательно перелистала его и только потом произнесла:
– Здравствуйте, ребята. Садитесь.
Все ожидали, что она ещё что-нибудь скажет, но Нина Петровна как ни в чём не бывало начала урок.
Это несколько разочаровало учеников пятого «А». Но когда за несколько минут до окончания урока Нина Петровна вдруг произнесла: «Ребята, сегодня после уроков состоится классное собрание. Попрошу вас не расходиться!» – пятый «А» снова заметно оживился.
Нина Петровна шла в учительскую.
Под мышкой она несла классный журнал.
По дороге ей попался Агафонов. Вид у него был, как всегда, непроницаемый.
«Спасибо тебе, – благодарно подумала Нина Петровна, – всё-таки у тебя есть совесть. Недаром я за тебя заступалась».
Когда Нина Петровна снова вошла в класс, все уже чинно сидели по местам. Никто не вертелся, не шушукался, и даже Гвоздева с Собакиной не шептались, как всегда, а смотрели возбуждёнными глазами на Нину Петровну, словно хотели сказать: «Ну, скорее, скорее… Давайте же скорее начнём собрание! Давайте скорее всё узнаем!»
Нина Петровна оглядела притихший класс. На всех лицах было написано волнение, любопытство и напряжённое ожидание.
Место Ани Залетаевой пустовало.
«Жалко, что старосты нет, – подумала Нина Петровна. – Не вовремя она заболела».
Сидевшая одна Тося Одуванчикова сегодня выглядела неважно. Обычно такая весёлая и румяная, сегодня она была бледной и подавленной.
– Ну что ж, начнём, – сказала Нина Петровна. – Итак, ребята, пропавший журнал нашёлся. Вот он лежит на столе. Я очень рада, что он нашёлся. И всё же, ребята, я бы хотела знать, кто из вас положил его на стол.
В классе стояла тишина. Слышны были сквозь закрытые окна отдалённый гул стройки и шум машин.
– Я жду, ребята, – сказала Нина Петровна. Она глядела на класс.
Ученики пятого «А» глядели друг на друга. Все ждали – вот поднимется чья-то рука. Вот кто-то сознается… Некоторые, не скрывая, посматривали на Агафонова.
Сама Нина Петровна изо всех сил старалась на него не глядеть. Она смотрела на Петю Фёдорова, у которого от возбуждения пылали уши, на Гвоздеву с Собакиной, которые вертелись как на иголках, на такого важного и торжественного сегодня Алика Спичкина, на Тосю Одуванчикову, которая и в самом деле выглядела сегодня совсем плохо – ходила, наверно, навещать Аню, уж не заразилась ли от неё?.. На Агафонова она старалась не смотреть, но волей-неволей взгляд её несколько раз коснулся его скуластого непроницаемого лица.
Агафонов глядел в окно. Да, твёрдый это был орешек.
«Ну подними, пожалуйста, руку, – мысленно молила его Нина Петровна. – Ну сознайся. Ну что тебе стоит? Ведь тебе же будет лучше, если ты сознаешься…»
Молчание становилось уже просто невыносимым.
– Так. Никто не сознаётся, – сказала Нина Петровна. – Это очень жалко. Честно говоря, я была уверена…
И тут весь класс повернулся, как один человек: руку поднял Алик Спичкин.
«Алик, погоди! – захотелось крикнуть Нине Петровне. – Погоди! Пусть он сам сознается!»
Но Алик уже вставал с места.
– Я знаю, кто это сделал, – отчеканивая каждый слог, сказал Алик. – Этот человек сидит здесь, в классе.
Все большими глазами глядели на Алика. Алик молчал.
– Ну кто, кто? Говори скорей! – не выдержала Гвоздева.
Многие, уже не стесняясь, в упор смотрели на Агафонова. Агафонов оставался невозмутимым.
– Вы хотите знать, кто этот человек? – сказал Алик. – Это Одуванчикова.
Тося Одуванчикова побледнела.
Все взгляды, все, как один, устремились теперь на Тосю, и под этими взглядами Тося Одуванчикова вся как-то сникла и съёжилась за столом, и даже яркие её волосы как будто сразу поблёкли.
«Кто взял журнал?»
В классе стояла гробовая тишина.
Все смотрели на рыжий Тосин затылок, который опускался всё ниже и ниже.
Агафонов тоже уже не смотрел в окно. Лицо его, только что абсолютно непроницаемое, стало вдруг растерянным и даже жалким. И он, как и все, уставился в Тосину спину.
А Тосина спина всё сгибалась и сгибалась и, наконец, согнулась в три погибели.
Нина Петровна с трудом приходила в себя.
– Тося, это правда? – наконец выговорила она.
Тося молчала. Крупные слёзы уже падали из её глаз.
– Мы с Одуванчиковой дружили, – сказал Алик, – но это ничего не значит… Она не оправдала…
– Да заткнись ты! – вдруг зло сказала Гвоздева. – Без тебя разберутся!
– Тося, – тихо сказала Нина Петровна, – это ты положила журнал?
– Да, – еле слышно произнесла Тося. Слёзы уже вовсю катились по её лицу.
– Одуванчикова, – сказала убитым голосом Нина Петровна, – отвечай: зачем ты брала журнал?
– Да не брала она! – послышался вдруг небрежный голос Агафонова. – Это я взял…
По классу прошёл гул, как проходит гул по морю перед надвигающимся штормом.
– Не верьте ему! – закричал Алик. – Это она взяла! Она! Я точно знаю! И обратно она его положила, я доказать могу.
