– Эй, дружище, ну я пошутил, ну что за истерика? Прекратите! Вам же сказали, что повязку нельзя снимать!
Цепеш опустил руки. Гипс был на месте, хотя и тронутый зазмеившейся трещиной.
– Рано или поздно снять всё равно придётся. Почему бы не сейчас?
– Но вам же не сказали, сколько ещё с ней надо ходить.
Граф хмыкнул с сомнением.
– Разумеется, это ваш гипс. И это ваша рука. И всё-таки подумайте как следует: а вдруг она ещё не срослась?
– Уверен, что срослась. Совсем не болит.
– Я не специалист в медицине, но, по-моему, «не болит» – недостаточно чёткий критерий… Ну смотрите! Если не сможете владеть рукой, я не стану с вами нянчиться.
Цепеш коротко кивнул. И снова занёс подсвечник.
– Э, да что ж вы творите? Хотите сломать руку во второй раз? Давайте уж я помогу.
Граф сам не понимал, что заставляет его помогать человеку, которого совсем недавно хотелось разорвать на куски. Это внезапно пробудившееся и нехарактерное для него милосердие как-то даже его испугало.
«Ну, на то есть рациональное обоснование, – успокоил он себя. – Цепеш ещё способен пригодиться. Не знаю, зачем, не знаю, когда, но… способен. И лучше иметь при себе здорового Цепеша, чем больного. Так что никакого милосердия, просто трезвый расчёт.»
Железные пальцы графа с лёгкостью, точно скорлупу пустого ореха, разломили повязку по трещине и разделили её на две половины. На белый свет явилась рука – серовато-грязная от гипсовых разводов, пересечённая в нескольких местах тёмно-розовыми шрамами, однако прямая и, похоже, годная к употребле… то бишь, к действию.
– А это что? – спросил Цепеш.
И Дракулы склонились над обломками гипса, в которых что-то блеснуло при свете свечи.
Легенда о маге
Глава Золотой Зари смотрел в окно, задумчиво постукивая пальцами по стеклу. Мысли его блуждали где-то между оплатой счёта за пентакли (чертовски дорогое у нас, магов, оборудование), премьерой пьесы Метерлинка и хорошенькой мисс, которая при первом же знакомстве дала понять, что ужасно интересуется всем сверхъестественным и чудесным. Пожалуй, судя по её бледному высокому лбу и внушаемости, у неё есть способности медиума. Надо проверить. Но даже если это не так, он похлопочет перед братьями по ордену о том, чтобы её приняли, хотя бы и без посвящения. Такие хорошенькие мисс, распространяющие повсюду слухи о великой силе Герметического Ордена (и естественно, преувеличивающие её, чтобы казаться значительнее) – большой ресурс. Не то, что этот ирландец Стокер, который своей неотёсанностью и восторженностью создал бы впечатление, будто в Золотой Заре состоят сплошь такие же идиоты, как он. К счастью, Мазерс в последний раз сумел решительно дать ему от ворот поворот, и если только не…
О великие боги Египта! Про серого речь, а серый навстречь! Сердце Мазерса на секунду замерло, стоило увидеть, что Стокер, собственной ирландской персоной, приближается к подъезду. Причём приближается стремительно, размахивая руками и даже слегка подпрыгивая, что при его росте особенно нелепо… Уж не сошёл ли он с ума? Сэмюэль Мазерс не успел обдумать этот важный вопрос, так как стук дверного молоточка выбил из головы все мысли. Судя по звуку шагов, Стокер пронёсся прямиком в зал почестей. Мазерсу пришлось волей-неволей проследовать туда же.
– Дорогой мистер Мазерс, вы были совершенно правы, – начал Стокер безо всяких предисловий, не поздоровавшись и даже не сняв шляпу. Борода у него торчала беспорядочно (похоже, с одной стороны был даже вырван клок) и в придачу, кажется, за прошедшие дни он похудел. – Сверхъестественные сущности ополчились на меня. Боюсь, я неосторожно привёл в действие силы, с которыми не могу справиться.
– Какие силы? Да вы присядьте, мистер Стокер.
Игнорируя вежливое предложение, Стокер принялся лихорадочно расхаживать по залу, останавливаясь то возле одного, то возле другого портрета.
– Это Джордано Бруно, не так ли?
– Совершенно верно, творец гипотезы о множественности обитаемых миров… Мистер Стокер, вы хорошо себя чувствуете?
– Совсем не хорошо, но что поделать, мой друг? – Отмочив столь фамильярное обращение, Стокер вдруг наклонился к Мазерсу, в упор приблизив усталые, испещрённые красными прожилками глаза. – Этот мир – юдоль скорби, и я подозреваю, что все остальные обитаемые миры тоже таковы. Бедный, бедный Джордано Бруно! Множество тоскливых, ужасных и опасных обитаемых миров – ведь это же кошмар!
– С вами произошло что-то ужасное, мой друг?
– Мазерс попытался подделаться под стиль Стокера. Главное – не раздражать его. Чем чёрт не шутит? Ирландец-мужчина высокий и крепкий; к тому же у безумцев, как известно, физическая сила увеличивается…
– Да, достаточно ужасное. Я вдруг понял, что мы здесь, на своём уютном зелёном острове, в своём англосаксонском мире, погружены в повседневные заботы, не ведая, что силы зла в любой миг способны лишить нас покоя, жизни и даже самой души. Страны континента, в особенности балканские – это зловещее место, где давно зародилась чума… А это что за приятный молодой человек?
– Это Франсуа Прела, он же Франческо Прелати, близкий друг и магический наставник Жиля де Рэ. Вдвоём они расчленили десятки крестьянских мальчиков, в надежде выделить из их тел эликсир бессмертия.
– Бессмертия? Так вы действительно считаете возможным, чтобы человек жил триста и более лет – и ни морщины не прибавилось на его лице?
«А в его безумии есть своя система», – суммировал Мазерс свои ощущения цитатой из «Гамлета». Балканы, бессмертие, сверхъестественный ужас… Всё-таки Сэмюэль Мазерс привык иметь дело с достаточно странными вещами, которые показались бы фантастическими простому обывателю. А вдруг Стокер не сошёл с ума? Точнее, вдруг Стокер сошёл с ума не просто так?
– Мистер Стокер, вы встречались с бессмертными? Стокер проигнорировал вопрос, перейдя к другому портрету:
– А это кто? Что это за аристократ с такими пронзительными глазами?
– Угадали, это действительно аристократ – венгерский. Его звали Ласло Эстерхази, и это один из самых таинственных выпускников Шоломанче – знаменитой школы магического искусства, расположенной в Трансильвании… Так с кем же вы встречались? Что навело вас на мысль, что ваш собеседник бессмертен?
Продолжая расспросы, Мазерс не преминул заметить, что при слове «Трансильвания» Стокера передёрнуло, будто он прикоснулся к лейденской банке.
– Вы были правы, Мазерс, – игнорируя вопросы, произнёс Стокер, и в его голосе звучала глубокая печаль. – Вы обещали, что такому чувствительному человеку, как я, соприкосновение со сверхъестественным сулит неисчерпаемые бездны ужаса. Именно в такой бездне тону я сейчас.
– Но кто это с вами сделал?
