Это прозвище потом вспоминали при различных поступках Никсона – от использования избирательного фонда в личных целях и до шпионажа, краж, подслушивания, заговоров в целях ниспровержения и еще похуже. Никсон, когда оказывался в невыгодном положении, становился очень злым, а если проигрывал или терпел крах, так еще злее. Слишком далеко заходила его уверенность в себе. В знаменитом интервью тысяча девятьсот семьдесят седьмого года с Дэвидом Фростом на вопрос о законности некоторых его действий Никсон с полной убежденностью ответил: «То, что делает президент, не может быть незаконным».
Аудитория таращит глаза. Я повторяю:
– То, что делает президент, не может быть незаконным. – Они кивают. – Это так? – спрашиваю я. – Они не знают, что ответить. – Вот и подумайте, – говорю я. – Фильм посмотрите.
Закрываю книги и выхожу.
– Про встречу со Шварцем забыл, – говорю я Тесси, не успев еще войти в дом. – Совершенно чудной был день, и забыл я совершенно. – Опускаюсь на колено, смотрю собаке в глаза. – Тесси, даже не буду тебе рассказывать, что я сегодня пережил. Ты все равно не поверишь.
Захожу на компьютер и отменяю завтрашнее свидание.
«В смысле – отменяешь?» – пишет мне женщина.
«В смысле, что должен отменить».
«Переносим на другое время?»
«Не в этот раз».
«Динамишь меня? Другого раза не будет».
«У меня нет выбора – годовой отчет на работе».
«Чтоб у тебя хрен отсох», – пишет она.
«Ваша враждебность лишает меня слов».
«Пошел ты…»
«Повежливее, – печатаю я. – Я же знаю, где ты живешь. Помнишь, ты мне адрес давала?»
«Это угроза? Мой муж тебе так морду набьет…»
«Твой муж? Ты же говорила, что не замужем и никогда не была».
«Упс. Ладно, будь здоров, успехов тебе с твоим отчетом. Насчет морды я пошутила, сам понимаешь. Захочешь передоговориться – напиши, что-нибудь придумаем».
Я выключаю компьютер – выдергиваю вилку из розетки. Мне мало его просто выключить. Экран чтобы не заснул, а почернел.
Ежегодный отчет, готовлюсь к ленчу со Шварцем. Выискиваю все связанное с Никсоном и освежаю знакомство со всеми недавними и выходящими в скором будущем книгами на эту тему. Пересматриваю список своих студентов и пытаюсь сопоставить лица с именами – на случай, если Шварц упомянет сына подруги приятеля. Изучаю годовой отчет факультета и собираю собственные мысли о положении высшего образования в стране. Выезжаю, напоминая себе, что я в своем деле знаток, что я уникален, что я – специалист по Никсону.
Шварц. С одной стороны, я его уже не первый год знаю. С другой стороны, он за это время изменился: меньше преподает, больше мелькает в телевизоре. Его специальность – военная история – делает его желанным комментатором почти по всем вопросам. Наверное, он сейчас попросит меня больше взять на себя, скажет что-то типа: хватит возиться с одной группой в семестр, ты столько можешь сказать, у тебя такой ценный опыт, и ты нам нужен, как никогда, – можешь взять еще одну-две группы?
Наш ленч перенесен из привычного ресторана, где я всегда беру шницель по-венски, а он – печенку с луком, и мы шутим насчет наших родителей и насчет того, что в молодости мы никогда такого не ели, но сейчас, когда нам столько, сколько было когда-то нашим родителям, можем себе позволить. А в этой забегаловке я могу думать только о том, как моя мать и ее друзья идут на ленч, где им дают творог и персики, у которых косточка не отделяется.
– Мы здесь из-за твоего зуба? – спрашиваю я у Шварца.
– С зубом все в порядке, – отвечает он. – Мы здесь потому, что времена такие. Мне суп, – говорит он официантке.
– В чашке или в тарелке?
– В чашке.
– А что еще?
– Минеральную, – говорит он.
– А вам?
Я сдаю назад. Вместо задуманного клубного сандвича с индейкой и жареной картошкой заказываю:
– Омлет по-гречески.
– Картошку по-домашнему или фри?
– Без разницы, – отвечаю я, вдруг встревожившись. – По-домашнему.
– Ну, как Хитрый Дик? – спрашивает Шварц.
– Хитрит, – отвечаю я.
– Ты когда-нибудь этот роман напишешь?
– Заметки пока. Это скорее не роман, а нон-фикшн.
– Заметки ты делаешь с той поры, как он в отставку ушел.
– Еще не закончено. Сюжет разворачивается, ситуация развивается, постепенно открывается все больше и больше интересного.
– Скажу тогда коротко: тебе много с чем надо разобраться. – Официантка еще воды не налила. – Ты у нас давно работаешь, но времена меняются…
– Ты считаешь, я мог бы прочесть другой курс? «Сопоставление двух президентств: Ричард Никсон и Джордж Буш-младший – кто подлее?»
– На самом деле мы хотим заменить это на нечто совсем иное. Взяли этого деятеля с новым подходом к преподаванию истории. Нацеленным в будущее.
– Это как – «нацеленным в будущее»?
В моем голосе больше возмущения, чем я хотел туда вложить.
– Вместо изучения прошлого – исследовать будущее. Мир возможностей. Мы думаем, это менее депрессивно, чем пересматривать в который раз фильм Запрудера.
– Ага, – говорю я. – Ага.
И ничего больше.
– Естественно, этот семестр ты закончишь.
Я киваю. Естественно.
Приносят еду.
– Надеюсь, ты с нами ссориться не станешь. Никсон умер, а твои студенты еще и не родились, когда он был президентом.
– Ты предлагаешь вообще больше не преподавать историю?
– Я говорю, что твоя группа – фикция.
– Прости, не могу согласиться.
– Да ладно, что ты знаешь? Мы твою группу заполнили остатками. Деточки, которым нужен один обязательный курс по истории и которым не нашлось места в группах Интернета и американы. Поверь мне, на Никсона им наплевать.
– Но у некоторых были очень хорошие работы.
– Купили в Интернете. Берут статьи о других людях и меняют имена – потому что, если честно, статьи о Никсоне сейчас никто не продает. Так что берут статьи про Клинтона и причесывают.
– Не может быть!
Я искренне поражен.
– Может. Мы даже провели в твоей группе эксперимент, переименовав «Мораль Моники Левински» в «Вероломство в Уотергейте». Работе, посвященной не взлому, а отсосу, ты поставил Би с плюсом.
– Может, я подгонял оценки под гауссиану?
– Может, ты витал в облаках.
– Я университетский преподаватель. Нам полагается витать в облаках. Заплаты на локтях и трубка – помнишь?
