– Вау. Даже не думала об этом, – говорит девочка.
– Для вас может найтись милая семья, где будут следить, чтобы вы ходили в школу, делали уроки и чистили зубы.
– Может, ты нас усыновишь? – спрашивает мальчик.
Я отрицательно качаю головой.
– У меня явно стокгольмский синдром.
– Это что? – интересуется девочка.
– Потом погуглишь. У меня и без того хлопот полон рот: дети моего брата, и еще я хочу закончить книгу о Ричарде Никсоне – вы знаете, кто это был?
– Нет.
– Тридцать седьмой президент Соединенных Штатов, родился в городке Йорба-Линда, Калифорния, в доме, который его отец построил сам, своими руками. Никсон – единственный президент за всю историю США, который ушел в отставку.
– В отставку – это куда? – спрашивает мальчик.
– Это значит – бросил на полпути, – объясняет ему сестра.
– Ох, отец его наверняка взбесился, – говорит брат.
– Который сейчас час? – спрашиваю я.
– А что?
– Мне нужно занятие провести сегодня. Вы не против, если я зайду в туалет?
– Он вон там, – говорит мальчик.
– Ванна сидячая, – добавляет девочка.
Я сдвигаюсь к краю дивана и шевелю руками.
– Мне там понадобятся руки, без них трудно.
– Естественно, – отвечает девочка.
– Верно.
Мальчик подходит ко мне, пытается открыть. Возится с ключом.
– Не торопись, получится, – говорю я.
Почему-то эта ободряющая фраза его успокаивает, и через секунду наручники с меня сняты. Я иду в сторону туалета.
– У меня для вас новость, – объявляю я, выходя оттуда, искренне готовый драться, если придется. – Я ухожу. Но очень вам советую поговорить с родителями: вы заслуживаете лучшего. Хочу, чтобы вы знали: сегодня вы добились успеха, отлично меня убедили никогда больше, никогда не назначать свидания по Интернету – это небезопасно. Получилось как программа «Воспитание испугом», только для взрослых.
– Это что-то для геев, – объясняет девочка, старшая.
У меня уже не хватает запала исправлять.
– Ну, ладно, – говорю я, открывая дверь. У девочки на глазах слезы.
– Боюсь, это безнадежно, – вздыхает она.
– У вас вся жизнь впереди. В следующий раз, когда они оставят вас одних, позвоните в школу, объясните, что с вами обращаются как с младенцами, выслеживают, как потерявшихся собак. Пусть вы еще не взрослые, но у вас есть своя жизнь, и вам надо самим брать ее в руки.
– А он дело говорит, – заключает мальчик.
– Вы очень убедительны, – соглашается девочка.
– Ну, пока.
Я иду к машине, зная, что они смотрят мне вслед.
Представляю, как они переходят из комнаты в комнату, от окна к окну, смотрят, как я прохожу по продуманному ландшафту двора, топча идеально подстриженную траву, от которой воняет благополучием и аккуратным использованием пестицидов. Середина дня, середина недели и, если не считать процветающих растений, никаких признаков жизни.
Я уезжаю, думая, что они могли всерьез со мной разобраться. Могли связать, приковать к батарее – были там батареи? – или держать в подвале в порядке научного эксперимента. Могли распилить бензопилой на части и сложить в неиспользуемый лишний морозильник. Если они о родителях говорили правду, меня бы не нашли никогда, и уж точно до Четвертого июля. У меня голова идет кругом. Я побывал в заложниках, я – интернет-идиот, я – умственная развалина.
Что-то дрожит на ходу. Я думаю, что дело в машине, но останавливаюсь на красный, смотрю вниз – это у меня ноги трясутся.
Еду прямо в университет. Секретарша факультета смотрит на меня с тревогой:
– Вы, надеюсь, получили мое сообщение?
Я понятия не имею, о чем это она.
– Про ваш сегодняшний ленч. Получили?
Меня начинает пробирать пот.
– Я сегодня еще не ел.
Чувствую, как лезет обратно из глотки вишня.
– У вас был запланирован ежегодный ленч с доктором Шварцем.
Я начисто забыл.
– У него произошла неприятность, я вам оставила сообщение на домашнем телефоне. Профессор Шварц сегодня на завтраке с преподавателями сломал зуб, и, похоже, ему нужно будет пломбировать канал. Он все же хочет вас увидеть лучше рано, чем поздно, поэтому я переназначила на завтра – в полдень.
– Буду, – отвечаю я.
Присутственный час. Надо это прекратить. Что бы я ни делал (или думал, что делаю) с этими «леди на ленч», этому надо положить конец. Сегодня я легко отделался, в другой раз может выйти гораздо хуже. У меня на завтра намечено свидание с женщиной… единственное, что я о ней помню, – это что в чате она несколько раз ссылалась на сериал «Заколдованные» шестидесятых годов. Интуиция – а может быть, фантазия – мне подсказывает, что у нее на уме что-то магическое, и ей нужен человек, с которым можно будет разыграть свой сценарий. С другой стороны, сегодняшний опыт окрашивает эту мысль в черные тона – может, она какая-то пригородная тайная ведьма, практикующая свое темное искусство на собаках – тупых мужиках, которые клюют на приманку.
Пытаюсь войти в свою почту с университетского компьютера. Не получается. Несколько напряженное чувство: мне нужно отменить это сейчас, прямо сейчас – не через десять минут, а вот сию секунду, пока хватает силы и решимости, пока еще волю не потерял. Я поднимаюсь, разъяренный, к секретарше факультета.
– Есть причина, по которой я не могу выйти в сеть?
– Сервер накрылся, – говорит она.
– По всему кампусу?
Может быть, получится забежать в библиотеку и оттуда войти.
– Да, вся система рухнула. Если вам нужно почту посмотреть, могу дать мой телефон.
Она протягивает свой телефон – одну из этих штучек двадцать первого века с выдвигающейся клавиатурой.
Крошки. Если я войду в свою почту с ее «андроида», то оставлю след электронных крошек, тех же, что оставил бы, войдя с университетского компьютера. И, чуть приложив усилия – эквивалент небольшого электронного веника, – меня смогут проследить до самой этой «Заколдованной».
– Да нет, нет необходимости.
Все это вдруг оказывается не так срочно. И я даже рад, что сервер накрылся – он спас меня от меня самого.
Я иду в аудиторию, готовый обсуждать происхождение прозвища «Хитрый Дик». Начинаю я с введения в действие фигуры Хелен Галахан Дуглас, актрисы и жены актера Мелвина Дугласа, заседавшей в конгрессе три срока в сороковых – включая тот период, когда у нее был роман с конгрессменом и будущим президентом Линдоном Б. Джонсоном. В пятидесятом Дуглас конкурировала с Никсоном на выборах в сенат. Никсон сыграл на антикоммунистических чувствах, обвинив Дуглас в сочувствии «красным», и запустил кампанию по ее дискредитации, распространяя антидугласовские памфлеты на розовой бумаге. Хелен Галахан Дуглас выборы проиграла, но припечатала Никсона прозвищем, которое уже не отлипло – «Хитрый Дик».
