– Ты что же, подвергаешь сомнению результаты моих исследований? – взорвался Миллер. – Здесь каждый экспонат абсолютно историчен! Я регулярно обновляю экспозицию – по мере получения новых данных! А я о двадцатом веке знаю все!
Флеминг покачал головой и вздохнул:
– Бесполезно с тобой разговаривать.
И он развернулся и устало зашаркал к выходу с этажа, к эскалатору вниз.
Миллер степенно поправил воротник, подтянул узел яркого, вручную расписанного шелкового галстука. Огладил на себе синий полосатый костюм и умело разжег трубку с двухсотлетним табаком. И вернулся к своим катушкам.
Да что к нему этот Флеминг прицепился, в самом-то деле? Флеминг… Воплощение официоза, представитель строго иерархической структуры, которая опутала всю планету серой клейкой паутиной… они запустили свои лапы в каждое здание, в каждый дом! Заводы, профессиональные сообщества, даже семьи – никто от них не избавлен! Миллер остановил стример, прекратив скармливать ленту машине, и лицо его приобрело мечтательное выражение. Какое было время! Эпоха индивидуализма и мужественности! Да, тогда мужчины были настоящими мужчинами, не то что сейчас…
И вот именно в этот момент, когда он начал проникаться несказанной красотой исследуемого периода, послышались странные, необъяснимые звуки. Они доносились от центра экспозиции, прямо из середины тщательно спланированного лабиринта экспонатов.
Кто-то забрался внутрь!
Он прекрасно слышал голоса – кто-то ходил среди интерьеров. Кто-то… или что-то. Так или иначе, этот непонятно кто сумел пролезть через барьер безопасности, отделявший экспонаты от публики. Миллер выключил стример и медленно поднялся на ноги. Его трясло с ног до головы, но он осторожно продвигался к экспозиции. Миллер отключил барьер и выбрался по лесенке на бетонную дорогу. Внизу, в проходе стояли посетители. Они удивленно заморгали при виде странно одетого человека, который пробирался среди всяких штук из двадцатого века, а потом и вовсе скрылся среди них.
Тяжело дыша, Миллер крался по «тротуару», затем свернул на тщательно выметенный и ухоженный гравий подъездной дорожки. Может, это кто-то из теоретиков, выдвиженец Совета Директоров? Рыскает тут в поисках компромата… Мало ли что тут можно нарыть… Где-то допущена оплошность, что-то неаккуратно смонтировано – и пошло-поехало. На лбу выступил пот, и гнев обернулся удушающим страхом. По правую руку – клумба. Чайные розы, низенькая поросль фиалок. За клумбой – влажный зеленый газон. Вон белоснежный гараж, дверь наполовину опущена. За ней – обтекаемый силуэт «Бьюика» 1954 года. А вот и дом.
Надо быть осторожнее. Если это и впрямь кто-то из Совета Директоров, его поступок может быть истолкован как противодействие официальной иерархии. Может, это кто-то из начальства. Возможно, сам Эдвин Карнап, Президент Совета. Самый высокопоставленный чиновник нью-йоркского отделения Всемирного Директората. Миллера трясло, но он поднялся по трем цементным ступеням и взошел на крыльцо типичного дома двадцатого века, занимающего центр экспозиции.
Домик был милым и небольшим. Если б он жил в двадцатом веке, точно бы хотел поселиться в таком. Три спальни, одноэтажный, типичный калифорнийский проект. Он открыл входную дверь и вошел в гостиную. Камин у дальней стены. Темно-бордового цвета ковры. Диван, мягкое кресло. Низкий деревянный журнальный столик со стеклянной столешницей. Медные пепельницы. Зажигалка, стопка журналов. Торшеры – тоненькие, из пластика и металла. Стеллаж с книгами. Телевизор. Венецианское окно, выходящее в сад. Миллер прокрался в коридор.
Интерьер дома выглядел на удивление цельным. Из напольного обогревателя струилось приятное тепло. Он заглянул в первую спальню. Комната принадлежала женщине – настоящий будуар. Шелковое покрывало на кровати. Накрахмаленные белоснежные простыни. Тяжелые занавески на окнах. Туалетный столик. Флакончик и бутылочки. Большое круглое зеркало. В приоткрытом шкафу видна одежда. На спинке кресла висит халат. Под креслом – шлепанцы. Нейлоновые чулки аккуратно разложены в изножье кровати.
Миллер прошел дальше по коридору и заглянул в соседнюю комнату. Яркие обои с клоунами и слонами и канатоходцами. Детская. Две кровати для двух мальчиков. Модели самолетов. Комод, на комоде радио, пара расчесок, учебники, флажки спортивных команд, знак «Парковка запрещена», фотографии, засунутые в рамку зеркала. Кляссер с марками.
И здесь никого.
Миллер заглянул в современную ванну, даже в душ, выложенный желтой плиткой. Он прошел через столовую, сунул нос на ведущую в полуподвальный этаж лестницу – внизу стояли стиральная машина и сушилка. Открыл заднюю дверь и осмотрел участок за домом. Газон, мусоросжигатель. Пара низеньких деревьев, за ними трехмерная проекция других домов, уходящих к невероятно похожим на реальные голубоватым холмам. И опять – никого. На участке ни души. Он закрыл дверь и пошел обратно.
И тут с кухни донесся смех.
Женский смех. И звяканье ложек и тарелок. И запахи. Он прекрасно знал эпоху, однако ему понадобилось некоторое время, чтобы опознать их. Жареный бекон и кофе. И горячие оладушки. Кто-то завтракал. Причем завтрак был такой, как в двадцатом веке.
Он пробрался обратно в коридор, мимо спальни мужчины – на полу валялись разбросанные ботинки и одежда – к двери в кухню.
За столиком из пластика и хромированного металла сидели симпатичная женщина под сорок и два мальчика-подростка. Они уже закончили завтракать, и мальчишки нетерпеливо ерзали. В окно над мойкой просачивался солнечный свет. Электронные часы показывали полдевятого. В углу радостно чирикало радио. В середине стола стоял большой кофейник, а вокруг живописно расположились пустые тарелки, стаканы с молоком и столовые приборы.
На женщине – белая блузка и твидовая юбка в клетку. На мальчишках – выцветшие голубые джинсы, толстовки и теннисные тапочки. Они его не заметили. Миллер застыл в дверном проеме, а женщина и дети все так же смеялись и болтали.
– Вы должны спросить разрешения у отца, – говорила женщина, пытаясь быть строгой, но едва не прыская со смеху. – Давайте его дождемся.
– А он уже разрешил! – запротестовал один из мальчиков.
– Ну тогда спроси его снова.
– Да он всегда по утрам такой ворчливый…
– Но не сегодня. Он хорошо выспался. Сенная лихорадка не беспокоила – доктор прописал ему новый антиаллергический препарат.
Она посмотрела на часы:
– Дон, иди взгляни, что он там делает. Так и на работу недолго опоздать.
– Он пошел газету искать. – Один из мальчиков отодвинул стул и встал. – Ее опять кинули мимо крыльца, и она свалилась в клумбу.
Мальчик развернулся к двери, и Миллер понял, что стоит и смотрит на них. И вдруг в голове мелькнуло: а ведь у мальчика знакомое лицо! Черт, он ведь его знает… или знал? Словно смотришь на знакомца в юности… Он весь напрягся, ожидая, что мальчик врежется в него, но тот вовремя притормозил:
– Тьфу ты, – улыбнулся мальчик. – Ты меня испугал.
