А потом она узнала, что Джеймс с Клариссой возвращаются домой. Рассказала ей об этом Джейн. Трейси наткнулась на нее в супермаркете, когда делала повседневные покупки. При виде ее лицо домоправительницы просветлело, хотя, как и все, кто знал Трейси раньше, она выразила беспокойство по поводу ее худобы и бледности. Но если пожилая женщина и заподозрила, что это связано с отсутствием Джеймса, то милосердно не подала виду.
Да, с радостью сообщила ей Джейн, Кларисса действительно хорошо поддается новомодному методу лечения, и она недавно получила от Джеймса длинное письмо, в котором говорится о том, что они будут дома к Рождеству.
Только позднее, уже возвращаясь домой с покупками и остановившись из-за туманной дымки, застилающей ей глаза, Трейси поняла, что это слезы. Она все еще плакала, когда несколькими часами позже Энн привела из школы Люси и, взглянув на подругу, строго сказала:
— Трейси, похоже, нервные припадки не являются привилегией одной Клариссы.
— Знаю, — согласилась Трейси, вытирая нос. — Мне действительно надо взять себя в руки.
— Я совсем не то хотела сказать, и вы знаете это. Вам надо увидеться с Джеймсом. Вы ведь должны думать не только о себе. Вспомните о Люси и о будущем ребенке.
— Знаю, знаю. Мне следует продать магазин и уехать отсюда, но я не в силах ничего предпринять. Все буквально валится из рук, а до Рождества остается всего месяц…
— Уехать? — ужаснулась Энн. — Вы не должны делать этого. Да и зачем? Мне казалось, что вам здесь понравилось. Дела идут прекрасно.
— Я не могу оставаться. Когда приедет Джеймс…
— Вы сказали ему о ребенке? — спросила Энн с подозрением.
Трейси отвернулась.
Джеймс уже спрашивал, беременна ли она, и Трейси солгала ему, зная, что, если скажет правду, он заставит ее выйти за него замуж.
— Трейси, вы должны сказать ему.
— Да, наверное…
Внезапно она покачнулась, почувствовав тошноту, на лбу проступила испарина. Энн испуганно ахнула.
— Взгляните на себя, — сказала она, усаживая Трейси в кресло. — Так больше продолжаться не может. Вы теряете в весе. Скоро, несмотря на беременность, вы будете просвечивать насквозь. Это просто самоубийство, Трейси. Если вам не дорога своя жизнь, подумайте о ребенке. Или вы намерены от него избавиться?
От этого жестокого подозрения на глазах Трейси вновь проступили слезы, но она понимала, что Энн права. Внезапно она покрылась холодным потом. Меньше всего Трейси хотела потерять ребенка Джеймса. Ведь малыш — неважно, мальчик или девочка — будет единственным, что останется у нее от любимого человека.
Энн, увидев какой эффект произвели ее слова, невесело усмехнулась.
— Сейчас вы наденете пальто и вместе с Люси пойдете ко мне и останетесь там до тех пор, пока я не удостоверюсь, что вы в состоянии позаботиться о себе. Иначе…
— Что иначе… — попыталась оказать сопротивление Трейси.
— Иначе я сама должна буду сказать Джеймсу о ребенке, — спокойно сказала Энн.
Жалобно взглянув на нее, Трейси инстинктивным защитным жестом скрестила руки на животе и взмолилась:
— Не надо, Энн, пожалуйста. Вы не должны этого делать!
— Не должна хотеть делать это, — поправила ее Энн, — но так дальше продолжаться не может.
В итоге она была вынуждена отдать себя в заботливые руки подруги. Они с Люси провели неделю под крышей дома Филдингов, заняв заново отделанную комнату для гостей и пользуясь новой ванной комнатой, оборудованной совсем недавно по последнему слову техники. Помимо удобств, ванная комната позволяла любоваться художественными талантами Энн, которая с большим успехом опробовала свою хитроумную технику живописи во влажном помещении. Особенно Трейси понравились изображенные на потолке облака.
— Лежа в ванной, я смотрю на них и представляю себя на каком-то идиллическом пляже, — шутливо сказала она Энн.
Ей удалось немного поправиться, но ее лицо по-прежнему выглядело исхудалым, а глаза загнанными и грустными.
Люси, у которой несколько недель после проведенного с Джеймсом воскресенья его имя не сходило с уст, теперь упоминала о нем лишь изредка, но с таким сожалением, что у Трейси при этом неизбежно на глаза наворачивались слезы.
Наступил ноябрь, и они с Энн совершили несколько походов в Честер за подарками. Теперь, когда Трейси более или менее окрепла, ей захотелось устроить для Люси особенно счастливое Рождество.
Из-за худобы было маловероятно, что кто-нибудь догадается о ее беременности, и Трейси собралась продать магазин после Нового года. Ей нравился этот город и его обитатели, совсем не хотелось уезжать отсюда. Она чувствовала, что уже прижилась здесь… Но разве можно было растить сына или дочь Джеймса так близко от него? Нет, это было бы нечестно по отношению к ним обоим.
Для себя Трейси давно уже решила, что Джеймс не должен узнать о ее беременности. Ведь если он узнает, то ни за что не отпустит ее. И только одному Богу известно, как сильно будет искушение сдаться, когда он будет настаивать, чтобы она вышла за него замуж.
С каждой проходящей неделей она скучала по нему все больше и больше, хотела его как мужчину, ее мужчину, ее возлюбленного… Страстно желала разделить с ним обязанности по воспитанию будущего ребенка… Мечтала, чтобы он был рядом, чтобы заключил ее в свои объятия и поцелуями заставил забыть одиночество и боль разлуки, чтобы сказал ей, что все будет хорошо, и они навсегда останутся вместе.
Иногда Трейси даже снилось, что это произошло в действительности. А потом она просыпалась в своей одинокой постели, вновь по щекам ее текли слезы, и остаток ночи проходил в беспокойных метаниях и робких надеждах на то, что каким-то чудесным образом все может перемениться.
В середине декабря Трейси настояла на том, чтобы вернуться в свой дом.
Люси ожидала наступающее Рождество с огромным нетерпением. В последнее воскресенье перед праздником Филдинги и Трейси с Люси собирались поехать в питомник, чтобы купить к празднику елки. Хотя Трейси отказалась от великодушного приглашения Энн разделить с ними праздничный обед, она согласилась прийти к ним на следующий день.
Люси мечтала о снеге, который белой периной накроет все вокруг. Но, хотя температура воздуха все время падала, долгосрочный прогноз не обещал снега на Рождество.
В воскресенье днем, когда Трейси пекла пирожки с изюмом, а Люси усердно рисовала и подписывала поздравительные рождественские открытки, зазвонил дверной звонок. Едва услышав переливчатую трель, Трейси сразу же догадалась, что это Джеймс, но смалодушничала, и вместо того, чтобы открыть самой, послала вниз Люси. Когда Джеймс вошел в кухню, она опасливо встала по другую сторону маленького кухонного стола, глядя на него усталыми, полными боли глазами.
Она так часто видела Джеймса в своих снах, так часто думала о нем, вспоминала его, что увидев его и поняв, что он переживал не меньше нее, потеряла все свое выстраданное за долгую разлуку спокойствие. У нее перехватило горло, тело стало ватным.
