Петр знал, что Прасковья сама еще удерживается в границах прежнего степенства лишь потому, что положение обязывает. А то небось ринулась бы во все тяжкие, чтобы доставить ему удовольствие!
Они не упускали случая сделать друг другу приятное, эти двое: деверь и невестка.
В декабре 1702 года царь Петр праздновал в Москве победу фельдмаршала Бориса Шереметева над шведами. Войска с царем во главе, сопровождаемые шведами, церемониальным маршем вошли в Москву. Прасковья Федоровна с царевной Натальей Алексеевной в компании иноземцев и именитых русских любовались этим входом из окон особо выстроенного дома.
Пока шли праздники, царь Петр однажды повелел самым знатным господам с женами явиться в Измайлово. Приглашены были также и иностранные послы, и богатые купцы, так что всего набралось гостей до пятисот человек. Но гости явились не с пустыми руками: каждому предписано было поднести хозяйке подарок из золота или серебра. Все подарки вписали в особую книгу с обозначением имени дарившего. После обеда начались пляски, длившиеся до полуночи. Петр был необыкновенно ласков со всеми племянницами, а пуще всех — с девятилетней Катюшкой, которая оказалась превеселая девчонка — настолько, что близ нее самому унылому да скучному нельзя было не веселиться, а Петр отнюдь не был унылым да скучным.
Ну что ж, Прасковья от души отблагодарила деверя. Зная, что ему никакой подарок не будет так мил, как участие в его затеях, она стала вместе с дочерьми и царевной Натальей Алексеевной являться в Иноземную слободу. Были они приглашены и на свадьбу одного из приближенных Петра, которая праздновалась в доме Лефорта — праздновалась с той шутовской пышностью, которую так любил Петр. Свадебные торжества затянулись на два дня, и ночевать гостям пришлось в слободе. Прасковья смотрела во все глаза и слушала во все уши, и многое из того, что увидала в ведении хозяйства у немцев, она попыталась ввести потом у себя в доме. Правда, и она сама, и прислуга ее были все же слишком неряшливы и безалаберны, так что нововведения не прижились.
Сестра Прасковьи, Наталья Федоровна, тоже присутствовала на этой свадьбе. Федор Юрьевич был посаженым отцом, ему воздавались царские почести, а жена его, изображая царицу, восседала на возвышении с превеликой комической важностью. В первый день кавалеры и дамы развлекались отдельно, однако во второй была совместная пирушка и танцы. Все дамы явились в немецких платьях. Юные дочки Прасковьи, не по годам пышные и рослые, тоже впихнули свои телеса в корсеты и тяжелые юбки и неловко, хоть и старательно, кружились в танцах. Царь охотно сплясал с веселой Катюшкою.
Стоило воротиться в Измайлово, как новый сюрприз от царя: иноземный живописец де Бруин прибыл, чтобы написать портреты Прасковьи и ее дочерей. Разумеется, они снова нарядились в немецкие платья и с удовольствием позировали, причем обращались с малевальщиком с великой почтительностью: сами подавали ему вино. Портреты были заказаны Петром для нового дворца Меншикова, однако настолько удались, настолько понравились Прасковье, что она заказала для себя копии.
На дворе стоял 1708 год. Петр все реже бывал в Москве — его внимание поглощал едва отстроенный Петербург. И Прасковья Федоровна набралась-таки храбрости: со чады и домочадцы пустилась в пугающее путешествие в Северную столицу. Вместе с ней ехало довольно много народу, от царицы Марфы Матвеевны до князя Ромодановского. Радости в тяжелом путешествии и в самом Петербурге Прасковья видела очень мало: неуют и неустройство, убогие домишки (мазанки!) даже самых важных сановников, волки воют близ городских ворот, народ мрет с голоду, сыро и безотрадно, солнце какое-то бледное. Однако вела она себя так, как будто всем довольна. Небось не для развлечений ехала: намерена была вручить деверю судьбу своих дочерей, которым пришла пора выйти замуж.
Петр не оставил девиц своей отеческой заботой и довольно быстро нашел жениха для Анны, средней дочери. Женихом стал племянник короля Прусского, герцог Курляндский Фридрих-Вильгельм.
Многие дивились, что герцог выбрал мрачноватую, скучную Анну, а не веселушку Катюшку. И вообще это в обход правил: отдавать замуж среднюю сестру, когда старшая еще в девках.
Но в том-то и штука, что она уже не была девкою…
Прасковья на всех углах трещала, мол, намерена Катюшку при себе подольше подержать, чтоб утешаться ею. Но на самом деле она и тут пыталась угодить деверю.
Катюшка ему пришлась по вкусу, еще когда была незрелой девчонкой. И не исполнилось ей и тринадцати, как дядюшка сей цветочек без раздумий и колебаний сорвал. Другое дело, что Катюшка ничего не имела против. Она в дядюшку была всегда влюблена, всю жизнь! Оттого скрытно, провидчески, ревниво ненавидела царевну Наталью, а к Марте Скавронской, сиречь государыне Катерине Алексеевне, начала относиться почтительно лишь после того, как родная мать, обливаясь слезами, ее собственноручно выпорола. Однако час или два, проведенные в постели с Петром, произвели с ней волшебное превращение. От ревности она совершенно отрешилась, сделалась небывало весела, пела, как птичка, и верила, что отныне ничего в ее жизни дурного не случится, а если и случится, то явится дядюшка, задерет любимой племяннице юбки — вот тучи и развеются!
Свадьба Анны началась 30 октября 1710 года и длилась два месяца. Начиналось семейное Аннино счастье бурно, а кончилось глубоко печально: Фридрих-Вильгельм не вынес русского гостеприимства и помер в одночасье. Анна не хотела жить вдовою в унылой Митаве, хотя на этом настаивал Петр, боявшийся упустить столь необходимое ему герцогство Курляндское из-под присмотра. Мать пыталась уговорить царицу Катерину позволить Анне жить в Москве, но та или не смогла, или не захотела уговорить мужа. Более того! В сердцах бросила ему, что он чрезмерно много занимается делами Прасковьина семейства.
Вся штука в том, что Катерина Алексеевна заметила откровенные шашни мужа с Катюшкой-милушкой.
В общем-то, Марта-Катерина спокойно относилась к многочисленным любовницам Петра. Но эта связь напомнила те россказни, которые шли когда-то о слишком уж жаркой любви между Петром и его сестрой. А может статься, Катерина нечто заподозрила в привязанности Петра к Прасковье? Узрела взглядом природной потаскухи то, что было скрыто от менее искушенных глаз?
Так или иначе, Петр решил умилостивить жену и немедля сыскал Катюшке жениха. Вскорости она сделалась герцогиней Мекленбургской и отъехала в Шверин в сопровождении герцога Карла-Леопольда. И всеми было тотчас отмечено, что Петр, который придавал такое огромное значение Курляндии, никогда туда не заглядывал, а в чужой, бессмысленный Шверин знай наезжал то и дело… и немедля валился с Катюшкой на ближайшее канапе — валился буквально на глазах у всех, даже не заботясь запереть двери в ту комнату, где сие канапе стояло. Поэтому, конечно, неудивительно, что герцог Карл-Леопольд, который был мужчина бешеного темперамента и нрава скандального, с женой беспрестанно сварился, даже бивал ее, а отцовство свое по отношению к единственной дочери Анне признавал чисто условно, а чаще и вовсе никак не признавал.
Прасковья о неудачливом браке дочери весьма печалилась и наконец выхлопотала у Петра позволение Катерине оставить супруга. Катюшка поселилась в Измайлове вместе с Анной. Однако к тому времени она не в меру раздалась вширь, как-то опростилась, сделалась, словом, обычной бабой — а значит, утратила всякую привлекательность для Петра, который, при всей своей неразборчивости («В теле его величества живет легион бесов сладострастия!» — говорили о нем близко знающие его люди), любил в женщине не столько изобилие плоти, сколько изюминку, словно в сладких булочках-жаворонках, кои пекут на день Сорока Мучеников и в коих не столько сладкое тесто едят, сколько изюминки из него выбирают.
