Так вот в чем дело. Вот почему она не позвонила. Вот почему не хотела, чтобы он после того, первого, раза провожал ее домой, а сегодня утром попросила уехать. Он не нравился ее папе с мамой. Этого надо было ожидать. С такими, как он, можно весело проводить время, но когда речь заходит о будущем — тут уж извините. Тут надо ехать за границу или поступать в частную школу. И общаться с правильными мальчиками.
— Но мы заставим их изменить свои планы! — кричал Шагалыч, размахивая кисточкой.
— Такие, как они, плевать на все хотели, — охладил его пыл Эмилиано.
— Какие это «такие, как они»?
— Люди при деньгах. Они не меняют своих планов. Они могут прицениться к твоим планам. И если твои планы им понравятся, они их у тебя купят.
— Уверяю тебя, они им понравятся! Но они не смогут их купить… — весело рассмеялся художник, будто уже видел, как он огорчит этим Эмминых родителей.
— Ты, видно, не понял. Они богаты. Они баснословно богаты.
— Ну и ладно. Они богатые, а мы зато… — Шагалыч на мгновение задумался, — мы — велосипедисты!
— М-м-м…
— Велосипедисты-оптимисты! — выпалил восторженный художник. — Это чудесно! Понимаешь?!
Эмилиано не понимал.
И не хотел продолжать этот спор.
Он не мог объяснить самому себе, как этому пухляку пришло в голову, что он может хоть малейшим образом повлиять на решение двух взрослых людей, привыкших отдавать приказы секретаршам, прислуге и собственной дочери с одинаковой самоуверенностью и с одним и тем же результатом: полное беспрекословное повиновение. Но Шагалыч, казалось, был герметично закрыт для реальности. Мир для него был тем, что он умел нарисовать своими кисточками. Всего остального просто не существовало.
— Нет. Не понимаю.
— Сейчас я тебе объясню. Только Лючию дождемся. Она должна принести главный элемент сюрприза.
— Какого сюрприза? — снова вмешался Гвидо.
— Скоро увидишь.
Эмилиано не хотел видеть никаких сюрпризов. Весь этот энтузиазм казался ему совершенно неуместным и начинал глубоко раздражать. Эмма не нуждалась в их помощи. Она даже не позвонила. Если Шагалычу нравилась роль художника, спасающего человечество своим искусством, он мог и дальше играть ее. У Эмилиано были дела поважней. Он не хотел больше оставаться в веломастерской.
— Разве мы не должны были идти к твоему приятелю? — спросил он у Гвидо.
Шагалыч смотрел на них разочарованно:
— Что, прямо сейчас?
— Лючия все равно опаздывает…
Шагалыч не знал, что сказать.
— Мы быстро, — успокоил его Гвидо, — ты тут пока посмотри, что с этим велосипедом.
Они вверили художнику разложенные на полу детали и вышли из мастерской. У порога Эмилиано обернулся на большую комнату и вишневый диван в надежде, что он их больше никогда не увидит.
Ода велосипеду. С тобой я пересекла волны луж, обратила воду в пот, подправила ход дней, в которые все шло не так, умножила мысли и улыбки и вернула к жизни нескольких водителей, умиравших со скуки.
А вот и еще один водитель. Он перерезал ей дорогу, даже не заметив этого. Чтобы пробудить его от сомнамбулического движения в потоке машин, требовалось настоящее чудо. У Греты был только фиолетовый горн, установленный на руле велосипеда.
— Чего тебе?! — возмутился водитель, притормаживая от резкого звука горна.
Ничего. Ей абсолютно ничего не было нужно. Она хотела просто катить дальше на велосипеде по родному городу. Смотреть на улицы, которые знала наизусть, находить то, что ожидала найти. Всю свою маленькую жизнь она пыталась от чего-то сбежать, потом один из таких побегов привел ее к отправной точке. Она нашла своего отца. И теперь, когда он был рядом, ей нечего было оставлять за спиной, ей нечего было забывать. Дыра внутри начинала зашиваться короткими стежками с каждым новым шагом. И она хотела идти дальше. Она хотела получать удовольствие от этого пути. Она улыбнулась, глядя в нахмуренное лицо автомобилиста, и произнесла громким голосом, словно обращала к Вселенной песню радости:
— Я здесь, ты меня видишь?
Человек за рулем автомобиля посмотрел на нее изумленными глазами. Грета не изменилась в лице. Изменился он. Он ей улыбнулся. О, чудо. Потом уступил ей дорогу и подумал: «Может, пересесть завтра на велосипед?» Скорее всего, он этого не сделает. Но зато еще раз улыбнется. Грета была в этом уверена. Ее удивили ее мысли. Они не были ее мыслями. Может, Лючии или Эмме в момент рассеянности могла прийти в голову подобная чушь. Или Ансельмо, который решил быть оптимистом. Только не ей. Грета стала слушать, как Рим тихо шуршит в старых переулках, нашептывая слова любви. Она ответила городу коротким неустанным шуршанием колес, которые везли ее к дому, к высокой стене из цемента, где ее ждала мама. Она уже почти приехала, когда увидела еще один велосипед и еще одно чудо.
Это был старый маунтинбайк, который она как-то заметила в мастерской. Кто-то хорошо над ним потрудился, вернув его к жизни. Чуть позже Грета увидела владельца. Эмилиано! У него был велосипед! И… рабочий комбинезон! Грета перевела взгляд на пожилого мужчину: он сидел на корточках рядом с Эмилиано у дверей гаража перед мотоциклом и что-то говорил. Эмилиано слушал и кивал. В его позе было непривычное спокойствие. Он казался самым обычным юношей, который осваивает самую обычную профессию. Что случилось? Что произошло за те несколько дней, что ее не было? Пока Грета раздумывала, стоит ли подойти и спросить об этом у Эмилиано, у нее в кармане завибрировал телефон. Лючия. Грета свернула раньше, чем ее могли увидеть, и спряталась в соседнем переулке.
— Привет! Ты вернулась? Как дела? Все хорошо?
— Да, все хорошо. Я вернулась полчаса назад.
— Здорово! Ты должна мне все рассказать. Но сначала я тебе кое-что расскажу.
Приятно было слышать ее веселый голос.
— Рассказывай.
— Нет, ты должна прийти сюда, в мастерскую. Это сюрприз. Ты должна нам помочь.
— Я сейчас не могу…
— Почему?
— Мне надо… то есть я хочу поговорить с мамой.
— А, конечно. Тогда после мамы — мы?
После мамы она была готова на все. Ее ждал очень трудный разговор, один из тех, после которых требуется поддержка подруги.
— Хорошо, но…
— Тогда мы тебя ждем, — оборвала ее Лючия. — Только давай быстрей. Мы тут такое придумали!
Лючия явно умирала от желания рассказать все по телефону, но, видно, кто-то попросил ее не выдавать секрет.
— «Мы»? С кем ты там?
— Я не могу тебе больше ничего сказать. Но ты не волнуйся. Я уверена, тебе понравится.
Почему-то Грета тоже была в этом уверена. Она попрощалась с подругой и поехала дальше. Около сотни оборотов педалей, семь этажей пешком и счастливые глаза мамы.
