— Что теперь будет? — спросила Грета полушепотом, глядя, как Рим встречает их согнувшимися в поклоне олеандрами.
— Теперь мы постараемся быть оптимистами.
Звучало не очень убедительно. Чего-то не хватало. Может, немного смелости, может, чувства реальности. Но больше у них ничего не было. И они решили, что этого должно хватить. Поезд замедлял свой ход, а они продвигались по коридору в обратном направлении, постепенно приближаясь к велосипеду Ансельмо, привязанному в последнем вагоне.
Грета посмотрела за окно.
Они шли, но стояли на месте. Движение поезда вперед уничтожало их движение в обратную сторону. Казалось, что весь мир вокруг остановился и только они могли идти дальше, рука в руке, бесконечно. Вместе навсегда.
Они дошли до последнего вагона. Поезд остановился на вокзале.
Грета спрыгнула на перрон и почувствовала себя космонавтом, который приземлился на Луне и пытается медленно передвигаться неуклюжими и неестественными шагами, пока рядом стремительно проносится темная непознанная Вселенная, кружа вокруг спутника Земли. В этом хаосе она увидела Серену. Мать шла ей навстречу. Потом побежала. Потом остановилась в нескольких шагах, словно хотела попросить разрешения обнять ее.
— Созвонимся позже? — спросил Ансельмо.
— Да.
Ансельмо помахал Серене рукой и исчез в толпе на своем велосипеде.
— Грета. Я чуть не умерла от страха.
Серена взяла дочь за руки. Ни тени упрека в голосе. Она просто была счастлива снова видеть ее.
— Ты не сердишься?
— Сердилась. Чуть-чуть. Сейчас уже нет. Ты здесь. С тобой все хорошо. Все остальное… все остальное мы уладим, — закончила Серена, с трудом скрывая волнение.
Звучало здорово. Но на деле все было несколько сложнее.
— Ты так много и так долго от меня скрывала.
— Ты сердишься?
— Да.
Серена приняла удар, но не сдалась. И начала заново:
— А я знаю, что надо делать, когда Грета сердится. Я ведь ее мама. Кто, как не я, может это знать…
Грета в изумлении смотрела на мать. Она вела себя не так, как обычно. Она была не такой жесткой. И не такой глупой.
— …пойдем, у меня для тебя сюрприз.
Грета осторожно двинулась по перрону вслед за матерью.
За длинным вокзальным коридором у входа стоял столб. К столбу был привязан Мерлин.
— Ты что… приехала на велосипеде?!
— Да.
Грета не верила своим ушам. Ее мать на велосипеде! Она даже представить себе этого не могла. В голове просто не складывалась такая картина.
— Это было забавно… То есть сначала я умирала от страха на каждом спуске, потом пошло лучше. В общем, мне понравилось.
Картина по-прежнему не складывалась.
— Ты три дня без велосипеда, и я подумала, что он тебе сейчас будет нужен. После всего, что произошло…
Так и есть. И мать это поняла. Она поняла, что ей нужно. И даже сделала именно то, что ей нужно.
— Ты довольна?
Грета кивнула и спрятала улыбку. Серена заметила ее, но промолчала, отдала дочери ключи от цепи и попрощалась:
— Я жду тебя дома. Я расскажу тебе все, что ты захочешь. Если ты, конечно, захочешь.
— Мама!
— Что?
Грета хотела поблагодарить ее, но вместо этого сказала:
— Беги! Посмотрим, кто будет первым!
Она вскочила в седло и счастливая вылетела на дорогу.
— Нет, постой! Не так быстро! — услышала она у себя за спиной.
Мамин голос. Мамины переживания, мамины упреки — и снова Рим под колесами ее велосипеда. Грете все это показалось прекрасным. Привычки — это чудесно, хотя никто в этом не признается.
Эмилиано ненавидел ждать. Он выбрал самый разбитый велосипед и полностью разобрал его. Детали, разложенные вокруг него в строгом порядке, создавали иллюзию, что он держит ситуацию под контролем. Но это была всего лишь иллюзия. Эммино молчание напоминало ему, что с ней что-то происходит. Он не знал что. Он мог только ждать. А Эмилиано ненавидел ждать. Тогда он начал аккуратно собирать велосипед заново. Он умел это делать. И быстро учился тому, чего еще не умел.
— Ты молодец! — похвалил его Гвидо.
Эмилиано молча продолжал надраивать старую цепь. Гвидо еще какое-то время наблюдал за его работой.
— Сегодня возвращается Ансельмо. Через несколько часов он будет здесь и начнет работать. Для тебя работы почти не останется…
— Ты меня прогоняешь? — спросил Эмилиано.
Он вдруг понял, что ему очень не хочется уходить из мастерской, и почувствовал себя глупо.
— Нет, я предлагаю тебе работу. Не здесь. Я хотел представить тебя одному моему приятелю. Механику.
До прихода в мастерскую Эмилиано никогда в жизни не работал. Он добывал деньги, общаясь с нужными людьми. Подчиняясь сильным и повелевая слабыми.
— Машины?
— Мотоциклы.
Было бы здорово найти работу. Да еще такую, которая тебе нравится. Предложение Гвидо казалось слишком заманчивым, чтобы быть правдой.
— Когда?
— Да хоть сейчас.
Нет, действительно слишком хорошо.
— Ты не боишься, что я позвоню друзьям и мы обчистим его мастерскую?
— А разве у тебя еще есть друзья?
Жестоко. Но не больно. Потому что тот, кто ему это говорил, был настоящим другом. Эмилиано едва заметно улыбнулся:
— Уговорил. Пойдем.
— Куда вы? Вам нельзя сейчас уходить!
Шагалыч въехал в мастерскую, согнувшись на велосипеде под тяжестью огромной сумки.
— Что это ты принес? — спросил Гвидо.
— Кучу всего.
— Это заметно.
— Объявляется чрезвычайная ситуация. Никто никуда не уходит. Мы должны объединить наши усилия.
Шагалыч поставил сумку на стол, открыл молнию и достал около двадцати флаконов с красками, гору кисточек самых разных размеров, утюг и арсенал коробок неведомого предназначения.
— Ты решил спасти мир кисточкой? — пошутил Эмилиано.
— Пожалуй, я пока ограничусь спасением подруги.
— Что-то случилось с Лючией? — заволновался Гвидо.
— Нет, с Эммой.
Эмилиано отложил в сторону инструменты.
— Родители хотят отправить ее на три месяца в Китай учить язык будущего, а когда она вернется, запишут ее в частную школу. Вполне вероятно, что ей навеки веков запретят приходить в мастерскую. Кажется, мы не очень им приглянулись…
