— Вот именно. Поэтому я вас и предупреждаю заранее, — спокойно возразил он. — Если я возьму вас в дело, вы не сможете меня выдать и станете соучастницей преступления.
Некоторое время она помолчала.
— Если бы вы на самом деле занимались контрабандой, думаю, у вас бы это хорошо получалось.
— А почему вы считаете, что я не контрабандист?
— Не знаю, наверное, у вас для этого недостаточно зловещий вид.
— О, это уже давно не модно. Теперь положено выглядеть беззаботно, создать себе репутацию человека безусловно порядочного. — Через несколько минут он прибавил: — А может быть, вы просто верите в мою внутреннюю порядочность? Знаете наверняка, что я ни за что не ввяжусь в какое-нибудь сомнительное предприятие?
— Я не собираюсь отвечать на провокационные вопросы. Вы просто пытаетесь заманить меня в ловушку.
Девушка поймала на себе его долгий задумчивый взгляд, но больше он ничего не сказал, пока они не подошли вплотную к острову Рондинэ. Берн заглушил мотор и позволил яхте свободно плыть по течению.
Он выкурил длинную тонкую сигару, налил вина себе и Фелисити, а человек все не появлялся.
— Сегодня он что-то запаздывает, — заметил Берн.
— А вам еще предстоит уходить от таможенного патруля, или кто там за вами должен гнаться? — поддразнила его Фелисити. — В таких делах точность — самое главное.
Прошло еще полчаса. Наконец из темноты бесшумно появилась лодка, и мужской голос тихонько позвал: «Синьоре!»
Берн сразу же откликнулся, и Фелисити поняла, что он выговаривает человеку за опоздание. Тот громко начал объяснять причину задержки, после чего квадратный ящик снова перешел из рук в руки. Итальянец быстро поехал назад.
— Хм. Сейчас пойду надежно упрячу его в каюте, а потом мы поедем.
Когда они отплыли от берега достаточно далеко, так что никто не мог их подслушать, Фелисити сказала:
— Теперь, кажется, я догадалась, что в ящике, — наверное, эти длинные тонкие сигары, которые вы курите.
Берн засмеялся глубоким горловым смехом:
— Хотите, поспорим?
— Хорошо. Но при условии, что вы мне скажете правду.
— Ага! Значит, вы уже практически решились пойти со мной на любое дело, чем бы я ни занимался. Я прав?
— Не исключено. Но пока не могу дать вам обещание по поводу следующих поставок вашего груза.
— А вам везет на деньги? Я хочу знать, на какой риск я иду.
— Боже мой! Я держу пари всего на пять тысяч лир, если только это не слишком много для вас.
— Для меня любая ставка может оказаться слишком высокой, если дело касается вас.
«Что он хотел этим сказать?» — недоумевала она. Но Берн уже ушел вниз, в каюту. Через несколько минут он снова появился на палубе:
— Ящик открыт, можете зайти посмотреть.
Фелисити быстро спустилась вниз по трапу. На столе стоял ящик, который привез итальянец. Когда Берн вытащил из него упаковку, она увидела много маленьких украшений — брошек, сделанных из раковин, маленьких глиняных зверюшек, металлических пепельниц с чеканкой.
— Сувениры с острова Рондинэ, — пробормотала она. — Но к чему тогда такая секретность?
— Мужчина, который их изготавливает, женат на очень жадной женщине. Когда он собирает много таких поделок, он едет продавать их в город, а она хочет получить все деньги. Энрике и так не против отдавать ей большую часть, но ему не хватает даже на сигареты и пиво. Так что теперь я доставляю на материк эти товары, а она не может наложить лапу на все вырученные деньги, только на их часть.
— А разве она не заподозрит, что у него есть лишние деньги?
— Может быть, но так как она не может это доказать, мы с Энрике в безопасности. Я продаю все это от его имени в магазины в Монте-Рубино и в других местах, а деньги отдаю ему, когда он приезжает по своим рыбацким делам на остров Росса. Так что мы с ним прекрасно сработались.
Фелисити засмеялась:
— Видите, и в любом другом мошенничестве вы преуспели бы не хуже!
— Вы проиграли наше маленькое пари, — напомнил он ей.
— Я не забыла. — Девушка потянулась за своей сумочкой, но он накрыл ее руку своей ладонью.
— Пока оставьте это. Рассчитаемся позже.
Берн сложил безделушки обратно в ящик и через некоторое время вышел к Фелисити на палубу.
Он вновь наполнил ее бокал легким белым вином, и некоторое время они молчали. Его легкомысленное дурашливое настроение уже испарилось.
— Я очень рад, что вы согласились поехать со мной, Фелисити, — сказал он, нарушая долгое молчание.
— Очень приятно прокатиться по морю прохладным вечером, — вежливо ответила она.
— У меня сегодня был очень тяжелый день, — продолжал Берн.
— В клинике?
— Да. Иногда ведь случаются и неудачи. Никто не может рассчитывать на стопроцентный успех, но это совершенно особый случай, и он меня очень удручает.
— Расскажите мне. — Фелисити почувствовала, что ему нужен неравнодушный, внимательный слушатель, который понял бы его, но не на профессиональном уровне, а потому что сам пережил подобную трагедию.
— Она молодая француженка, ее привезли ко мне месяц назад с временной потерей зрения в результате автомобильной аварии. Как правило, операция по исправлению такого дефекта очень простая и заурядная. То есть не то чтобы очень простая, но обычно она проходит успешно.
Берн задумался и как будто забыл о ее присутствии.
— А эта операция? — спросила Фелисити после долгого молчания.
— А эта оказалась неудачной. Больше никто — ни я, ни кто-либо из моих коллег — ничего не может для нее сделать. Она замужем, муж у нее преуспевающий бизнесмен, у них есть ребенок, а она, скорее всего, потеряет зрение полностью и останется слепой до конца своих дней.
— Но ведь в этом не ваша вина. — Она заметила, что в ее устах это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
— А кто может знать наверняка? — хрипло воскликнул он. — Даже признавая, что она поступила к нам с большой задержкой и ей надо было делать операцию гораздо раньше, все равно я не могу быть до конца уверен, что все сделал правильно.
— Но если вы считаете, что сделали все, что возможно…
— Значит, этого было недостаточно, — решительно заявил Берн. — Если бы я не взялся ее оперировать, может быть, другой специалист сделал бы все иначе. Другому врачу, может быть, удалось бы спасти ей зрение.
— Вы не можете винить себя за то, что один ваш пациент пострадал, — нежно проговорила Фелисити.
— Не могу? А теперь скажите, как бы вы себя повели, если бы этим пациентом оказался ваш брат? Разве не стали бы вы винить во всем хирурга, который делал операцию?
