— Пегги Дарвин была влюблена в тебя!
— Вздор!
— Это не вздор. Она с ума сходила по тебе, и все это знают. Все, кроме тебя.
Виола попыталась отвернуться, но Джон схватил ее за плечи.
— Это не любовь, Виола, это совсем другое — вожделение, потребность поговорить с кем-то, найти утешение в чьих-то объятиях, и больше ничего.
Виола недоверчиво покачала головой, но ничего не сказала. Джон сжал ее подбородок, повернул лицом к себе и увидел влажную дорожку на щеке. Слеза упала на руку и обожгла кожу.
— Иисусе всемогущий!
Он отпустил Виолу и прижался спиной к окну, ненавидя ее за восемь лет отчуждения между ними, но еще больше ненавидя себя за то, что дал ей столько причин для этого отчуждения.
— Чего ты хочешь от меня? Дьявол все побери, женщина, чего ты хочешь?!
— Абсолютно ничего. Это ты все время чего-то от меня хочешь. То, чего я не могу дать. Все кончено, Джон, и ты ничего не можешь вернуть. Некоторые вещи попросту не поддаются исправлению. — С этими словами она повернулась и побежала к двери.
— Сколько раз мне повторять: я ничего не могу поделать с прошлым!
— Можешь.
Она остановилась в дверях и повернулась.
— Ты можешь извлечь урок из прошлого. Как я. Я научилась никогда больше тебе не доверять.
Джон не успел ответить, как Виола исчезла. Он снова прислонился к окну и с рассеянным видом смотрел на ее кровать, на светло-розовое покрывало и пышные подушки. В голове его звучал прежний смех Виолы. Он бы оклеил розовыми обоями стены всех комнат в домах, которыми владел, если бы только это могло вызвать улыбку на ее лице. Если бы этим можно было чего-то добиться. Но разве этим чего-то добьешься?
Он повернулся спиной к кровати и уставился в окно.
— Черт побери, — пробормотал он, жалея о резких словах, сказанных минуту назад. — Черт, черт, черт…
Они столько раз заходили в тот тупик, где Виола была холодной, а он озлобленным, где она была обиженной стороной, и он тоже был обижен, где она не могла простить, а он посылал все к черту.
Тогда Джон покинул Виолу и нашел женщин, не судивших его, готовых вступать в необременительные связи, не презиравших, не стремившихся как можно больнее уязвить. Возможно, она права и ничего нельзя исправить. Что бы он ни сказал, ни сделал, ни пытался сделать, этого оказывалось недостаточно. Он мог принять обет целомудрия, уйти в монастырь, но и этого будет недостаточно. Пока он живет и дышит, этого будет недостаточно, по крайней мере для Виолы.
Под окном прошла парочка, и он сразу их узнал: герцог и герцогиня Тремор. Они шли по тропинке овального парка, и Тремор толкал перед собой детскую коляску. Они гуляют с малышом Николасом! Позади, в нескольких шагах трусила няня Бэкхем.
Они остановились у скамьи литого железа. Герцогиня подняла малыша, уселась и поставила его на колени, крепко держа за талию. Муж устроился рядом и положил руку на спинку скамьи. Обычная супружеская пара, которой повезло в браке настолько, что они чувствуют себя свободно в обществе друг друга, смеются, болтают и возят крошку-сына на прогулку в парк. Они — одна семья.
И тут в парке появилась Виола. Шляпу она держала в руке, и рыжеватые волосы сияли на солнце настоящим золотом. Она остановилась перед скамьей, бросила шляпу на траву, взяла Николаса у матери, подняла высоко над головой и стала медленно кружить, откинув голову и смеясь.
Что-то ударило Джона в грудь, твердое и неумолимое, как кулак.
Он попытался отвернуться, но застыл как парализованный, глядя на жену, державшую младенца, который не был его сыном. Он никогда еще не чувствовал себя более беспомощным, более рассерженным и более несчастным. Может, ему следовало сказать это Виоле? Нет никаких сомнений, что его боль станет для нее огромным утешением.
— Господи, как же он вырос! — Виола прижала малыша к себе и уселась рядом с невесткой. — Теперь я уже не могу долго держать его на весу!
— Но он обожает, когда ты вот так играешь с ним!
Дафна потянулась к ребенку, но Виола отвернулась, не давая ей взять Николаса.
— Разреши мне немного подержать его, — взмолилась она. — Сегодня я впервые за день взяла его на руки!
— Но ему пора спать.
— Еще несколько минут!
Она прижала мальчика к плечу, но, когда тот стал извиваться, пытаясь вырваться, поставила его на колени и сжала ручки. Малыш крепко вцепился в нее пальчиками и сосредоточенно нахмурился.
— Ну вот, крепко стоит на ногах, — объявила она. — Со дня на день начнет ходить.
— Уже почти ходит! — обрадовалась Дафна. — Сам поднимается, но стоит ему сделать шаг, как плюхается на попку.
— Он проделывал это все утро, — заметил Энтони, с нежностью глядя на сына. — После завтрака мы с ним сидели в кабинете, и он то и дело хватался за край оттоманки и приподнимался. Правда, каждый раз падал, но тут же все повторялось снова. Упорный он парнишка, мой сын.
— Неудивительно, — усмехнулась Виола. — Он…
Грохот колес по вымощенной брусчаткой мостовой заглушил ее голос.
Все трое подняли глаза и увидели, как экипаж Джона останавливается перед домом Энтони, ярдах в двадцати оттого места, где они сидели. Из парадной двери вышел Джон и уселся в открытое ландо. Лицо мрачнее тучи, взгляд суровый… какое счастье, что он не посмотрел в их сторону!
— Какой свирепый вид у Хэммонда! — пробормотала Дафна, когда лошади тронулись. — Что это с ним?
— Несварение? — с надеждой предположил Энтони.
— Энтони, как тебе не стыдно! — пожурила Дафна. — Вот уж не думала, что ты такой злой!
— Подозреваю, что причина во мне, — вздохнула Виола, вновь прижимая к себе Николаса.
Вскоре экипаж исчез из виду. Может, Джон намерен провести вечер в поисках другой женщины, способной его утешить, подумала Виола. Если он найдет эту женщину достаточно привлекательной, мгновенно забудет о жене.
Эта мысль должна была пробудить в Виоле надежду, но почему-то этого не произошло. Сердце болезненно сжалось.
— Опять поссорились? — спросила Дафна.
— Как всегда, — обронила Виола.
Энтони покачал головой и встал.
— Если речь пойдет о Хэммонде, мне лучше уйти.
— Ничего подобного мы делать не собирались, — заверила Виола. — Оставайся. Мой муж — это та тема, которую у меня нет ни малейшей охоты обсуждать.
— Нет, мне все равно пора, — отговорился Энтони. — Я назначил Дьюхерсту встречу в «Уайтсе», чтобы обсудить поправки к биллю о парламентских реформах. Вернусь как раз вовремя, чтобы проводить вас обеих на раут к Монфортам.
— Я не поеду, — отказалась Виола. — Не выношу Сару Монфорт. Скажу, что голова болит, и останусь дома.
