Они сели на кухне, и Гарри открыл шампанское.
— Помню. Он мне, этот остолоп, звонил и говорил: «Гарри Александрович, опера уже отпелась, а вашей супруги с подругой нигде нет». Я ему говорил, чтобы искал двух самых красивых женщин. Мартышке тогда шубу отгрохали в Доме моделей, а ты, Настя, по-моему, на выход одевала дракуловскую накидку.
— Да, эту бы шубу здесь… Я ее продала, Настя, перед отъездом. За доллары. Но что мы там знали о ценах! Зато привезли много янтарных украшений. С голой жопой, но в янтаре! Со свиданьицем, чин-чин…
Настя себя чувствовала очень неудобно — она будто была лучше их. И виновата перед ними в этом. «Никогда не надо встречаться с людьми из прошлого, если хочешь сохранить о них хорошие воспоминания». Еще она подумала, что люди меняются к худшему, если вообще меняются.
— Обеда еще нет, но вот салат есть из креветок, — и Люся поставила на стол салатницу.
«Как нарочно!» — заметила Настя: креветки в салате были малю-ю-сенькие, из банок за доллар девяносто.
— Люся, ты помнишь, перед самым моим отъездом, читала статью о манекенщицах за границей? У меня в памяти остался такой образ — бегают у подножий небоскребов карлики, а среди них ступают великанши-красотки. Ничего я не ступаю. И манекенщицы вовсе не красотки. И работы мало. Денег совсем нет, — Настя поймала себя на желании показаться им неудачницей. — Думаю в Нью-Йорк переехать.
Люся достала бутылку вермута. Не «Чинзано», американского: «Вспомним Союз, Настасья!» Гарри тихо посмотрел и так же тихо сказал: «Потихонечку, Люся…» Настя подумала, что наверняка они часто ругаются, но что Люся никогда Гарри не бросит. Двенадцать лет совместной жизни обязывают. И эмиграция обязывает — среди эмигрантов выбор поклонников ограничен, и роман с таксистом не соответствует Люсиным стандартам. Пусть и стандартам прошлого. Среди американцев ей тоже сложно было бы найти «поклонника» — с ними они связаны по работе. А «там, где жрешь, там не срешь!» — был Люсин принцип.
— Какие мы дураки, что так торопились из Италии… А может быть, лучше бы мы сразу приехали в Америку. Не было бы романтизации Запада.
— А что, Европа не Запад?
— Нет, наверное. Она все-таки остается чем-то близким, знакомым с детства по книгам и чем-то домашним… Мы там столько денег угрохали. Думали, нас тут ждут не дождутся. Фигушки, здесь все мало-мальски знающие язык пытаются подрабатывать переводами. А так как все эмигранты с высшим образованием, некоторые с двумя, да с аспирантурой, все дают объявления — перевожу! — Люся допила вермут и налила снова.
Настя как-то очень явно представила, что, если переедет в Нью-Йорк, дружить с ними не будет. «Я буду приходить и хвастать. Даже не желая того. И они меня возненавидят. Даже за то, что я хорошо буду выглядеть. Неудачников презирают и над ними злорадствуют, а победивших ненавидят и разглядывают через лупу».
Люся вышла с Настей поймать ей такси. В дубленке, которую в Москве она называла «рабочей одеждой». Желтая лягуха такси затормозила, скрипя стершимися тормозными колодками. Настя села в «коробок» и помахала Люсе, глядя на нее из окна, с заднего сиденья. И ей стало легко. Совсем не так, как в Москве, когда она не хотела уезжать от Люси домой, к мужу.
Поездка в прошлое обошлась в тридцать пять долларов «Могла бы купить две пары дизайнеровских колготок», — Настя вышла из такси на Пятой авеню, рядом с «Саксом».
В Лос-Анджелесе мимо витрин можно было медленно проезжать. Но обязательно кто-то начинал сигналить сзади. «Куда они торопятся на своих гробах!» — возмущалась Настя. В Нью-Йорке витрины можно было разглядывать часами. Ходить и глазеть на витрины, которые оформители перед Кристмасом превращали в сцены из светской жизни.
Вот на одной манекен была обернута в метры шифона, сидя на стуле и вытягивая ногу в чулке. Над ней склонился соблазнитель. Но манекен была неумолима. На другом «экране» она уже благосклонней относилась к «сатане» — он преподносил ей палантин из песцов На третьей витрине манекен была в шубе до пят, в объятиях «дьявола». На четвертой она уже отдалась ему — вампиру, то есть лежала опять в шифоне, а кругом были разбросаны меха. Соблазнитель пил бокал чего-то красного.
Настя приблизилась, чтобы посмотреть, а нарисовали ли на шее манекена-два прокуса клыков, и узнала себя Плейгерл Настья № 9993В. Она все никак не могла договориться с Wolf and Со, специализирующейся на производстве манекенов, взять «себя». Три дня она позировала скульптору манекенов… Несколько зрителей рассматривали витрину рядом. Это тоже была плейгерл Настья. Настя испугалась и, быстро отвернувшись, ушла. Но, конечно, им и в голову не могло прийти, что оригинал стоял рядом.
Она зашла в продуктовый магазин и купила бутылку калифорнийского «Мускатель», стоившую в три раза дороже, чем в эЛ.Эй.
«Каждый день ты разодета в шелка, увешана бриллиантами, тебя закутывают в меха, выставляют на витрину… а вечером ты возвращаешься в пансион только для женщин, в комнату три на четыре…» — Настя стояла перед зеркалом своей комнаты Барбизона.
Она подумала о судьбе заурядной манекенщицы. Не девочки с обложки, а просто работающей модели. «О чем они мечтают? Чтобы шуба, которую ты демонстрировала, могла быть тобой куплена или куплена мужем. Они все ищут богатых мужиков. Jet set. Reach guys[110]. Заработать денег и открыть свою фирму купальников?..»
Телефон издал рычащий звук, и Настя представила Барбизонью тетку, подключающую ее к линии.
— Настья! Джоди… Я тебе звоню сказать, чтобы ты ни в коем случае не оставалась в Нью-Йорке. Все равно сейчас начнутся праздники, все будет мертвым на месяц. И у тебя две работы. Для рекламы фильма. Я же говорила, что у тебя самый лучший рот в эЛ.Эй. Но они ненормальные… Возвращайся обязательно!
— Я вернусь. У меня не хватит денег остаться. И я больше никогда не буду работать на Муз! Пусть старые вешалки демонстрируют ее одежду… Мой манекен стоит в витринах «Сакса». На Пятой авеню! А заплатили мне, Джоди, чуть больше 500 долларов!
— Она phoney[111], я тебе говорю! Надо поднять твою ставку. О, я забыла, приезжает Джон Касабланка из Парижа. Я договорилась, что он посмотрит моих моделей. Может, он возьмет тебя в Элит. Я больше не могу говорить. О, эта PR женщина делает меня больной — она сказала, что ты не хочешь с нею работать!
— Это неправда! Я только не хочу разводить антисоветскую пропаганду. И так все этим занимаются, за исключением единиц.
— Да-да, я видела по TV каких-то толстых мужчин, бывших русских, — и Джоди захихикала, вероятно, прикрывая рот ладошкой. — Все. Настия, бай-бай!
Настя повесила трубку и вздохнула, как после забега на сто метров.
В Лос-Анджелесе приглашенные на пати манекенщицы всегда оставляли свои побитые, страшные или просто дешевые машины где-нибудь за углом. Никогда не подъезжая к месту пати на машине. Мексиканцы-парковщики посмеивались над разодетыми и разукрашенными девицами, выходящими в ночи из улочек, с разных сторон к «Карлос энд Чарли» на Сансете, к Поло Лондж в Beverly Hills Hotel. Манекенщицы стеснялись своих машин. И несмотря на то что автомобиль в Лос-Анджелесе был необходимостью, а вовсе не прихотью, по нему определяли твой социальный статус.
