— Да.
— Он знает, что мы в Сэндхерсте. Ты ведь не завязал ему глаза, когда вез сюда?
— Нет, он сам вел машину, — робко ответил я, пожимая плечами и ощущая себя абсолютным непрофессионалом.
— Так, ладно. Тогда у нас просто нет других вариантов.
— Ты хочешь сказать, у меня нет других вариантов.
— Он знает, кто ты, так что нельзя просто отвезти его обратно в офис, отпустить, извиниться и забыть обо всей этой истории.
— Я мог бы его убить…
— Ага, конечно. — Она опять шмыгнула носом. — Хорошая мысль.
— Я знаю, я не очень похож на убийцу. Кроме того, Боб мне нравится.
— А на похитителя ты похож?
— Да. Пожалуй.
— Ну, ты мог бы стать похожим на раскаявшегося преступника. Отпустить Роберта Партноу. Позвонить в полицию…
— Разве ты не соучастница?
— Пока нет.
— Нет, ты героиня, — сказал я, не успев даже подумать как следует.
Я улыбнулся и взял ее за руку.
— Ты им все объяснишь и будешь надеяться на лучшее.
Я заглянул Промис в глаза, сжал ее руку, и сама идея надежды теперь навсегда связана в моей голове с этой двадцатипятилетней девушкой, у которой на щеках видны соленые следы высохших слез. Не то же самое, что надежда, но очень близко.
— На лучшее?
— На справедливое решение суда.
— Ты будешь меня навещать? Там, в тюрьме?
— Конечно, я буду тебя навещать.
— Ты считаешь, я сумасшедший?
— Потому что спросил, буду ли я тебя навещать?
— Потому что похитил Боба Партноу.
— Да! — Она почти кричала, как будто я наконец дал ей шанс высказаться. — Я хочу сказать, Эван, мы все немного сумасшедшие. Но ты зашел слишком далеко, вместо того чтобы прижиматься к самой границе. В смысле, я знала о деле Роберта Партноу. Читала в «Пипл». Что-то рассказывали по телевизору. Естественно, я пыталась представить себе похитителя. Какой ужасный человек способен на такое. И если бы ты мне сказал, что однажды я буду сидеть за одним столом с им…
— Со мной.
— Да, с тобой. И что я не испугаюсь. Я бы тут же казала тебе, что ты…
— Свихнулся. — Я закончил предложение за нее. Потом вынул из кармана пиджака «кольт».
— Господи Боже, Эван…
— Ты думала, это я тоже выдумал? — Я подтолкнул револьвер в ее сторону.
— Можно?
— Конечно.
Промис медленно протянула руку и взяла револьвер Она, казалось, стеснялась его держать, вспомнил свои собственные ощущения, когда сам впервые взял в руки оружие, — как будто это уже само по себе преступление, нарушение личных моральных принципов.
— Давай лучше я всем этим займусь. — Все еще с револьвером в руках Промис смотрела вниз, постукивая ногой по кухонному линолеуму.
— Что ты собираешься делать?
— Он заряжен?
— Нет.
— Пожалуй, нам следует позвонить в полицию. Сам понимаешь.
— Да. Конечно. Но прежде чем мы позвоним в полицию, можно я спущусь и еще раз поговорю с Бобом? Ты тоже можешь пойти. Я недолго.
Она посмотрела на меня без всякого выражения на лице. Небольшая прядь упала ей на лицо. И хотя она держала револьвер все так же неловко — будто сотовый телефон или вилку, — в ней что-то изменилось. В этот яркий момент стало очевидно, что наши отношения вдруг изменились, и теперь в моей просьбе сквозило что-то жалкое: я недолго, — как будто единственным способом получить желаемое стали слова. Промис же теперь была вооружена и могла делать все, что ей вздумается. Несомненно, револьвер подарил ей новые возможности, новые варианты поведения. Я начинал ее бояться.
— Почему бы и нет?
Почему бы и нет. Неловко признаться, но ничего более сексуального за все время нашего знакомства Промис не произносила. Она очень пристально смотрела мне в глаза, и я понятия не имел, каков будет ее ответ; и тут она сказала — быстро, решительно: почему бы и нет. И то, что она при этом держала револьвер, играло существенную роль.
Неожиданно я почувствовал, что у меня эрекция. Под столом, скрытая от всех. У меня стоял член, и я должен был сесть в тюрьму. Я понял, что разрываюсь пополам — внезапно моя жизнь начала развиваться в двух совершенно разных направлениях.
Боб смотрел телевизор. Я принял это как знак, что все зашло слишком далеко. Насколько уместным было сейчас смотреть телевизор — после выпуска новостей, незадолго до прайм-тайма, после того как он встретил Промис и увидел возможность наконец освободиться?
— Эван решил сообщить полиции ваше местонахождение.
— Здорово. — Боб выключил телевизор.
— Нет, Боб. Это правда.
— Ладно, я тебе верю. — Он наградил меня какой-то странной ухмылкой.
И тут увидел оружие в руках у Промис. Я смотрел, как меняется его лицо. Никто не осознает, что лицо постоянно напряжено, будто его держат невидимые ниточки, пока не увидит, как оно расслабляется при встрече с чем-то действительно неожиданным.
— Ты говорил, что никакого пистолета не существует.
— Да. Мне очень жаль, Боб. Если помнишь, мы тогда оба много юлили. Кроме того, если это тебя утешит, мне просто хотелось, чтобы ты не волновался. Нет, не утешит? Ну ладно. Но мне казалось, что не стоит сжигать сразу все мосты.
— А почему пистолет у нее?
— У нее? Ты ведь обо мне говоришь, и оружие у меня, Эван сам его мне отдал.
— Похоже, теперь здесь всем заправляет она. — Я попытался сразу загладить неловкость и пожал плечами.
— Вы позвонили в полицию?
— Еще нет. Хочешь что-нибудь добавить, Эван?
— О Боже. — Я откашлялся, и на мгновение время повернуло вспять, перенеся меня к тому моменту, когда я произносил тост на свадьбе своей второй кузины. — Мне столько всего хочется сказать. Но у меня такое чувство, будто я вот-вот умру.
— Никто не умрет, — заявила Промис с такой уверенностью, как будто револьвер давал ей право об этом судить.
— Во-первых, Боб, ты был идеальным заложником. Правда. У меня очень мало опыта в этой области, но мне кажется, что все могло быть гораздо хуже. Я имею в виду, с моей точки зрения. Я очень благодарен тебе за то, что ты прочитал мою рукопись. И конечно, за твои замечания. За поддержку. Я могу лишь надеяться, что не слишком испортил тебе жизнь. Самое трудное впереди. Девочки, твои дочери. Да еще Клаудиа с Ллойдом, вся эта неразбериха. Извини, я не хотел сказать неразбериха, в смысле…
— Он понял, что ты хотел сказать.
— Правда?
— Да, — кивнул Боб.
