– Как замечательно, что утром был дождь, правда? – сказала Кора. – Так освежает.
Он едва глянул через плечо, но кивнул. Она последовала за ним в кухню, оттуда в трапезную. Три стола из четырех чисты и пусты, как и в прошлый раз, четвертый, в дальнем углу, покрыт белой клеенкой и на нем стоит футовый ящик из красного дерева, а вокруг разложены инструменты и шурупы.
– Хотите фоды?
– Конечно! Очень хочу! Спасибо. – Она старательно улыбалась. – Вчера вы были так заботливы, и сегодня, разумеется, тоже. То есть, я хочу сказать, что предложили воды…
Он странно посмотрел на нее и отправился на кухню. Кора дотронулась до волос под кромкой шляпки. Наверное, она слишком быстро говорит. Может, он не очень понимает по-английски. Она посмотрела в окно и расстегнула перчатки. Какой смысл сейчас думать про Алана?
Алан не всегда думает о ней.
– Мое извинение за беспоряток. – Немец протянул ей стакан. – Тшиню кой-что.
– Спасибо вам огромное. – Кора прошла к дальнему столу, надеясь, что движется легко, как Луиза. Необязательно быть собой. Можно быть кем угодно. Она больше не увидит этого человека. – Интересный у вас беспорядок! А что это?
– Это, – ответил он, – было ратио.
Кора посмотрела на коробку. Теперь она заметила: у ящика снята передняя панель. Внутри виднелись черные провода и прозрачные трубки. Передняя панель с разбитой стеклянной шкалой лежала рядом. Кора узнала: та самая модель, которую Алан показывал ей в магазине перед отъездом. Он собирался выбрать между этой и другой моделью, пока Кора в Нью-Йорке. Ей, сказал он, понравится радио. Новая станция Уичиты пока передает только цены на урожай и прогноз погоды, но собираются добавить музыку и лекции: Коре будет интересно.
Она потрогала разбитую шкалу.
– А что с ним?
– Крузили на корабль, крузили с корабля. Уронили. – Он стоял рядом и смотрел на радио, скрестив руки на груди. – Приятель сказал про ратио, я пошел, забрал.
– Понятно… А вы хорошо умеете всё-всё чинить?
– Иногда полутшается. – Он снова глянул на нее. Глаза под очками маленькие и зеленые. Кора улыбнулась и дотронулась до своего плеча. Надела сегодня свое единственное платье с коротким рукавом.
– И что вы будете слушать?
Он опять странно посмотрел на нее. Лысина старила его – по крайней мере, издалека он казался старше. На самом деле они были примерно ровесники. Вокруг глаз всего лишь пара морщинок.
– Тевочкам. – Он ткнул в потолок. – Они будут.
– Как мило с вашей стороны!
Чего он так на меня смотрит, подумала Кора. Я же просто с ним беседую. Она глотнула воды. Все в порядке. Наверху монахини и дети. Если он ее неправильно понял, если он плохой человек, можно закричать.
– Фы нестешняя?
Она покачала головой:
– Я из Канзаса. – Помедлила. – Это в центре страны. На западе от Миссури.
– Я знайт, – улыбнулся он и показал на губы. – Ваш выговор, слышно.
Она кивнула и снова воззрилась на радио. Кто бы говорил про акцент и происхождение.
– А как они все поделят наушники, их же много? – спросила она. – По очереди придется слушать.
– Нет. Можно рог, как патефон. – Рог лежал рядом на клеенке. – Тогда можно слушайт вместе.
– Чудесно! – Она продолжала улыбаться. Трудно касаться волос, когда на голове шляпка, но Кора очень старалась. – Как это вам в голову пришло!
Он пожал плечами, глядя на нее сквозь очки:
– Вы сегодня прифетливей.
Кора с трудом удержала на лице улыбку. Может, в Нью-Йорке или в Германии это считается за откровенность, а не за грубость. Она поставила стакан на стол.
– Да, – осторожно сказала она, – я говорила с вами резковато. Я думала об этом и хочу извиниться. Я хотела сказать вам, что была не права, но я так расстроилась. Ну просто очень сильно.
Они встретились взглядами. Он кивнул:
– Нитшего страшно.
– Понимаете, я приехала издалека, из Канзаса, чтобы найти свои документы. Они хранятся где-то здесь, но сестры не дают мне посмотреть. – Она посмотрела на него исподлобья. – А я думаю, что сама могу решать. Я, в конце концов, взрослая, не так ли? – Она сглотнула, все пытаясь держать улыбку. Может быть, он не умен. В очках у него ученый вид, но он же простой разнорабочий. В любом случае, время на исходе. Долгие размышления – враг решительности. – Я подумала: вы с виду такой добрый… – Кора сложила руки за спиной. – …И, может быть, вы знаете, где держат эти документы, и… я подумала, может быть, вы пойдете навстречу?
Он почесал щетину на подбородке. Взгляд за очками непроницаемый. Он указал на нее, на себя:
– Вы… вы хотите делайт разврат?
Он улыбнулся – морщинки вокруг глаз. Кору бросило в жар. Она схватила перчатки и отпрянула.
– Вы думайт, я отшаявшись? – Он развел руками и оглядел себя – чистый комбинезон, стоптанные ботинки. – Если надо заплатить шенщине, чтоб она любезничайт, я найду профессионалку. Не рисковайт работой.
– Это возмутительное оскорбление. – Не глядя на него, Кора натягивала перчатку. Она будто обваливалась внутрь себя, внутрь своего тела, стремительно и тошнотворно.
Он снова фыркнул:
– Вы думайт, я долшен спасипо вам сказайт?
Кора была близка к обмороку. В глазах темнело. Все же она вскочила и хотела выбежать через кухню; лучше свалиться в обморок на улице, чем перед этим ужасным человеком, этим неотесанным Кайзером. Но почувствовала, что падает, и схватилась за край стола.
– Сядьте. – Он поддержал ее под локоть.
Кора замахала на него рукой и перчаткой сбила на пол очки.
– Да сядьте вы! – Он схватил ее за плечо. – А то упадайт.
– Не прикасайтесь ко мне.
– Ладно. – Он снова рассмеялся, и она поняла почему. Это было жестоко. Он и не собирался ее трогать.
В том-то и штука. Рабочий-иммигрант не хочет к ней прикасаться.
– Все нормально, – сказала Кора, хотя слезы так и лились из глаз. Она отвернулась, схватившись за скамью. Вторую перчатку где-то успела уронить.
– Я принесу фоды. Не вставайт, а то рухнуть. Погодите. Вам надо… наклоняйт фперед, голову между колени.
Она покачала головой. Нет, она не сможет. Она же в корсете. Непослушная прядь прилипла к потной шее.
– Вы меня не поняли, – сказала она, с трудом выговаривая слова. Надо, чтоб он понял. – Я просто хотела вежливо попросить. Вот и все. Я вежливо просила о том, что мне нужно.
Он принес воды. Кора взяла стакан. Он сел на дальнем конце скамейки. Очки снова на носу.
– Пейте.
Кора попыталась снять перчатку.
