Книга В ролях - Виктория Лебедева

Роль невесты чрезвычайно нравилась Любочке. Она пересняла театральную выкройку и на работе, в перерывах, потихонечку шила свадебное платье — как у Офелии из спектакля «Гамлет». Даже мрачные обстоятельства, при которых было это платье надето, Любочку нимало не смущали. Это было платье мечты — именно такое представляла себе Любочка долгими скучными вечерами в Выезжем Логе, пока ждала выхода фильма «Хозяин тайги» и мечтала сойти по мраморной лестнице. Все оказалось точь-в-точь: широкие летучие рукава с разрезом от локтя; юбка, берущая начало под грудью и мягкими складками струящаяся к полу; короткий облегающий лиф в стиле «ампир», по верху отороченный мелкими бутафорскими розочками и выгодно подчеркивающий молодую упругую грудь; атласный пояс, бантом завязывающийся под лопатками. Материал Любочка подобрала белый-белый, точно снег в тайге. Казалось, от него исходит сияние. Коллеги по костюмерному цеху, хоть шить помогали, за спиной только пожимали плечами. Платье красивое, да, но все это было против моды. И чего так выделываться? Купила бы гипюра полтора метра, взяла модель из «Работницы» и за вечер бы управилась. Там шитья-то всего ничего — четыре вытачки, два шва. На материале, опять же, экономия, и ноги у Любки не такие, чтобы прятать. А тут сиди теперь, глаза ломай да пальцы кровянь, дались ей эти розочки, право слово!

Любочка, однако, советов не слушала. Плевать она хотела на моду. То есть не вообще плевать, а в данном конкретном случае. Жалела только, что нет в городе подходящей мраморной лестницы, по которой можно было бы хоть в день свадьбы спуститься, как задумывала в юности. Дворец бракосочетаний представлял собой низкий одноэтажный особнячок, больше похожий на общественную баню, рестораны все располагались сплошь на первых этажах. «Жаль», — горевала Любочка. А лестница меж тем была — в театральном училище. Но Любочка, памятуя о прошлых неприятностях, забегала туда редко и неохотно и как-то не обратила на нее внимания.

На голову решено было не фату (все-таки не девица уже), а круглую шапочку-сеточку, расшитую бисером и фальшивыми жемчужинами. Еще Любочка достала по случаю прозрачные белые перчатки до локтя, очень красивые, но совершенно не идущие к платью, и туфли натуральной кожи, на высоченном каблуке — благо рост Яхонтова позволял ей даже в этих каблуках казаться рядом с ним хрупкой и беззащитной. Весело было быть невестой, так бы и проходила в невестах до старости, честное слово!

Яхонтов все время позднего своего жениховства ходил — грудь колесом, точно тридцать лет сбросил, и от избытка чувств хотелось ему какого-нибудь подвига, оглушительно-громкого поступка. В его обрывочных мечтаниях, где спасал он Любочку от ночных грабителей, выносил из огня и воды, была мальчишеская несолидность, которой не допускал он даже в ту давнюю пору, когда ухаживал за первой женой, дочерью завхоза театрального училища. Ему больше не хотелось сидеть дома у телевизора, бдительно охраняя свою женщину от возможных соперников, а тянуло на люди, к свету и блеску. Он, казалось, заново знакомил Любочку с многочисленными друзьями — так нарочито он ею хвастался, появляясь на очередном культурном мероприятии.

Однажды вечером Яхонтов зазвал Любочку на капустник в театральное училище. Было начало октября, и старшекурсники подготовили небольшое приветствие для новобранцев. Любочка идти не хотела. Даже по прошествии трех лет рана еще саднила, страшно было столкнуться здесь с людьми, которых окатывала она презрением накануне своего оглушительного провала. Но Яхонтов оказался непреклонен и идти пришлось, делать нечего. Любочка постаралась одеться как можно скромнее и незаметнее, даже тонкую нитку жемчуга, подаренную на Восьмое марта, собиралась поначалу оставить дома, да только Яхонтов настаивал и обижался — ему хотелось, чтобы его молодая прекрасная невеста блистала всегда и везде.

Вошли, сдали одежду в раздевалку. Сразу при входе, у лестницы, натолкнулись на Семенцова. Любочке стало неловко, захотелось втянуть голову в плечи и убежать прочь.

— Здравствуй, Аркадий, — обрадовался Семенцов. — Ты у нас прямо Алеша Попович, как я погляжу! Добрый молодец!

— А что нам, молодым да красивым?! — в тон ему ответил Яхонтов. — И вечный бой, покой нам только снится!

— Вечный? Ну-ну… Нам с тобою пора кефир, клистир да теплый сортир, как в том анекдоте.

— Ты, Борис, как хочешь, а я в старики записываться не намерен. Повоюем еще!

— Ну воюй, вояка, пока шашка не затупилась, — усмехнулся Семенцов.

— Не веришь?! — воскликнул раззадоренный Яхонтов, неожиданно подхватил Любочку на руки и, тяжело дыша, понес ее, насмерть перепуганную, по мраморным ступеням на второй этаж, откуда с любопытством смотрели удивленные первокурсники. Любочка обеими рукам обхватила Яхонтова за шею и со страху едва не задушила.

Он с достоинством проделал путь до площадки второго этажа, под всеобщие аплодисменты осторожно опустил покрасневшую Любочку на пол и гордо, резко, вызывающе распрямился.

Тут в пояснице что-то оборвалось, Яхонтова прошила боль, и он потерял сознание. К счастью, студенты его подхватили, иначе он неминуемо скатился бы по ступенькам и переломался насмерть.

Свадьбу отложили.

Второй месяц Яхонтов лежал, почти не вставая и стараясь не шевелиться, и даже дойти до туалета стоило ему огромных трудов. Утром и вечером приходила медсестра делать обезболивающие уколы; Любочка клеила Яхонтову на спину перцовый пластырь и готовила народные притирания, подавала в постель куриный бульон и овсянку, помогала бриться, причесывала, переодевала. Выздоровление продвигалось медленно, спину все не отпускало, появились пролежни.

Любочка взяла в театре отпуск, чтобы ухаживать за больным. Она спала теперь отдельно, в соседней комнате, отговариваясь тем, что боится ночью случайно потревожить его каким-нибудь неосторожным движением. На самом же деле бежала от густого запаха мазей и растирок, которыми спальня пропиталась насквозь, хоть топор вешай. Каждый раз, входя к Аркадию, чтобы покормить его и обиходить, она делала глубокий вдох, собиралась с силами, боясь показать отвращение и подступающую тошноту.