Каждое утро Ева замечала сияние вокруг девочки. «Им хорошо по ночам», – думала она, гордясь за сына. Кормя Сифа на восходе солнца, она могла видеть их, купающихся в озере, полных жажды поиграть, диких, как звереныши. Смех докатывался до нее, сердце в груди ширилось от радости – о, как она желала ее своему мальчику!
Лета была очень опрятна и куда более нежна и привлекательна, чем когда-то Ева. Она увлекала Каина плавать за лотосами, наполняла ими горшки и чаши, украшала ими себя.
Чистота царила вокруг нее. У тебя так прекрасно, что я начинаю завидовать, хотелось сказать Еве, но это могло вызвать в девочке неуверенность. Правда, лишь до того момента, пока она не заметила бы в глазах свекрови смех.
Когда дело дошло до стирки шерсти, ее расчесывания и прядения, роли поменялись: Лета показывала, Ева училась. Эта работа у девочки спорилась, ее нити были белее и тоньше, чем у Евы.
Однажды Лета набрала охапку растущего вокруг жилья колючего репейника, потом искромсала его на кусочки, долго варила в большом чане и наконец положила туда спряденные нити.
Когда вода остыла, нить оказалась блестящей и желтой. Ева удивлялась, восхищалась.
Настало время собирать урожай, зернохранилище было уже готово. Тяжело пришлось всем четверым. Молодое зерно – пшеница – уродило вдвое больше, чем старое. Гордость Каина была безгранична и так заметна, что за ужином все подшучивали над ним.
Доволен был и Адам, уверенный в том, что богатый урожай с лихвой обеспечит их хлебом и на зиму, и на весну, и даже на следующее лето останется. Он сам торжественно отсортировал зерно для будущего посева.
– Бог нас простил, – сказал он однажды вечером. – Земля наша больше не проклята, мы справимся.
Молодые подняли глаза, удивившись. Ева глубоко вздохнула. О Сатана.
– Бог никогда не проклинал землю, это был шаман.
Как и всегда, когда она разрушала мир представлений Адама, в него вселялось бешенство. Но на этот раз обошлось без жестких слов: он молча ушел к своему каменному алтарю под яблоней.
«Почему я не помолчу? – думала Ева. – Почему я должна бить его истиной? Это его лишь беспокоит».
Глава двадцать восьмая
Пришел осенний дождь и с ним тишина и отдых. Лета ткала, Ева пряла, играла с Сифом. В один из холодных, но ясных дней, когда на небе светило блеклое солнце, к ним нагрянули гости: Эмер с Аней на осле.
Радость Леты была безгранична. Ева же с первого взгляда почуяла что-то неладное со старой женщиной. Та долго оставалась на ногах, ходила с дочерью по полю, восхищалась запасами съестного и сотканного, пивоварней, печеным хлебом, зернохранилищем. Но во время обеда, собранного Евой в старой пещере, она уже не могла съесть ни крошки и была чрезвычайно бледна.
Ева уложила ее в постель во внутренней комнате. Но Ане не спалось.
– Мне так плохо.
Теперь и в глазах Леты появилось беспокойство, а Эмер сказал:
– Аня нездорова, у нее сильные боли в животе. Пища не задерживается в ней. Ева, ты можешь помочь?
Выпроводив мужчин и Лету, Ева раздела старую женщину, заботливо вымыла ее. Осторожно пощупала живот. Сатана, здесь же опухоль, большая и твердая, как кочан капусты.
– И как давно ты ее чувствуешь?
– Еще до свадьбы наших детей, но тогда она была не больше яйца. Я не хотела мешать веселью и отвлекать тебя расспросами, думала, что пройдет.
Ева вскипятила воду, накапала туда опиума. Уже после первой ложки смеси наступило облегчение, старая женщина улыбнулась, благодарно пожала руку Евы и уснула.
Ева вышла из пещеры. Жестко и кратко, чтобы не заплакать, сказала:
– Я могу облегчить страдания. Но лечения нет. Все идет к смерти.
Лета в отчаянии рыдала на руках у Каина. Эмер застыл, как старое дерево, пораженное молнией. Взгляд Евы искал утешения у Адама. Он, весь бледный, тяжело кивнул и отправился в рощу молиться.
Ева устало подумала: «Тут никакая молитва не поможет». Потом тяжело села к столу и дала волю слезам.
Всем нужно было заставить себя поспать. Эмер ушел с молодыми, Ева приготовила новую порцию опиума, подумав при этом, что пора бы дать ей какого-нибудь другого лекарства – сок порея, например. Но боль была такой сильной, что лучше опиум. Как и в первый раз, даже маленькая доза подействовала быстро.
Ева покормила Сифа, потом с мальчиком на руках побежала за Летой, глаза которой были черны от беспокойства. Входя, она услышала, как девочка сказала Эмеру решительным голосом:
– Мама останется здесь, ей здесь будет лучше, чем дома.
Ева не услышала ответа, но подумала: «Лета права, пусть так и будет. Аня может прожить свои последние дни здесь, у нас».
Старая женщина не спала. Ева натолкла порея, выжала из него сок, сумела ложкой влить его ей в рот.
Но крепкий напиток вытек обратно. «На его пути большая опухоль, – подумала Ева. – А что мне делать, когда она не сможет принять и воду с опиумом?»
Вскоре краска вернулась на щеки старой женщины, она смогла присесть, немного поговорить с Летой, со своим мужем. Ева слышала их разговор из внешней комнаты и думала: «Как странно, утешает-то она».
Тщательно обдумав слова, она вошла к ним:
– Я хочу, чтобы ты осталась здесь, Аня. Мы сделаем все, чтобы тебе было хорошо, насколько это возможно.
Аня кивнула: да, она согласна.
– Спасибо, – сказала она.
Эмер вздохнул, ему надо было возвращаться на стойбище, к стаду, пришла пора перегонять его на зимнее пастбище. Он вернется весной и заберет жену.
– Тогда ты выздоровеешь, Аня, весной.
Аня опять кивнула, улыбнулась в утешение:
– Конечно, Эмер, мы увидимся весной.
«Она знает, – подумала Ева. – Она как-то знает, что для нее уже не будет никакой весны». Потом они остались одни, Эмер и Аня. Слова у них друг для друга были, но существовало ли что-нибудь большее, думала Ева, вспоминая слова Ани: «Я была старшей женой, а это было не так легко…»
Прощаясь с Эмером, собравшимся в обратный путь, Ева испытывала какую-то неловкость, она не могла найти прежней доверительности. «Он возвращается с облегчением, – думала она. – К более молодым женам». И Ева опустила глаза, чтобы скрыть гнев, накатывавшийся на нее. Вернувшись в пещеру, она встретилась с глазами Леты, полными злобы и горечи.
Между женщинами завязался разговор. Аня тоже принимала в нем участие, большей частью слушая, но время от времени задавая вопросы.
Несмотря на скорбь, Лета радостно говорила о своем замужестве, о новой жизни здесь, о Каине и о той атмосфере добра, в которую она попала.
