Норвежские политические партии были распущены, за исключением партии «Национальное единение», руководитель которой, Видкун Квислинг, объявлен «вождём национального движения». В стране был установлен новый политический порядок.
Началась война с Россией. И когда Эрика Коха, гаулейтера Восточной Пруссии, назначили рейхскомиссаром Украины, Тербовен, с завистью вздыхая, стал ненавидеть Норвегию. «Что это за страна?… Сопки. Лес. Тундра. Населения — морж наплакал. Угля, нефти нет, а о сельском хозяйстве и говорить не хочется. Много ли разживёшься на руде, китовом жире и треске, будь она проклята… Животноводство, разве, ещё осталось. Торговый флот был большой, да уплыл с англичанами. Что и говорить… Здоровье Норвегии подорвали ещё короли Швеции. В Россию бы!»
После разгрома немцев под Сталинградом эти мысли Тербовена уже не волновали. А когда советские войска освободили свою территорию и двинулись к Германии, он начал беспокоиться, как бы не лишиться Норвегии. Несколько дней назад Тербовен пал духом. Финляндия вышла из войны, в Заполярье немцы остались один на один с русскими. После уверений Гитлера о выводе войск из Скандинавии Тербовен примирился с мыслью покинуть пост рейхскомиссара и в то же время боялся возвращения в Германию, где начиналась паника.
Вчера Тербовен получил секретный приказ Гитлера, о котором он должен сейчас говорить на совещании. В приказе фюрер повелел стоять за Норвегию насмерть.
Тербовен отошёл от окна, раскрыл папку, достал сложенную карту и, как скатертью, накрыл ею стол. На карте было много пометок: чёрных, синих, зелёных точек и чёрточек. Взгляд его расплылся по чёрным точкам. Они усеяли Восточную Пруссию, Польшу, Румынию, Болгарию, неудержимой лавиной двигались на Берлин. Рейхскомиссар облокотился на стол, закрыл руками лицо, стоял, не шелохнувшись, и только манжеты рубашки с золотыми запонками, выглядывающие из рукавов пиджака, слабо дрожали.
В кабинет вошёл Радиес — начальник гестапо оккупационных войск. Он был полной противоположностью Тербовену — низкорослый, худой, с лицом, как высушенное яблоко, но очень подвижный и нервный. Радиес без конца поправлял узел чёрного галстука и подёргивал правым плечом.
— Коммунисты сколотили новый партизанский отряд. Он уже подымает голову, — сообщил Радиес, тоже склоняясь над картой.
— Надеюсь, гестапо знает, что делать с этой головой, — с иронией ответил рейхскомиссар, отходя к окну.
— Отряд дислоцируется не больше сотни миль отсюда и называется «Двадцать второй год компартии Норвегии», — продолжал Радиес. — Как видите, эта голова имеет солидный возраст и, как я уже убедился, глубокие корни.
— Удар в спину готовят?
— Да. Перехватили их связного, который показал на допросе, что отряд ждёт наступления Красной армии. К несчастью, он покончил с собой в камере. Но замысел ясен… Вы из Тронхейма прилетели? Что там за забастовка вспыхнула? — спросил Радиес, меняя тему разговора.
— Студенты политехникума начали забастовку. Они покинули город и сейчас находятся где-то около шведской границы.
— Они у партизан, уже с винтовками…
В кабинет вошёл дежурный офицер и доложил Тербовену о прибытии двоих американцев, ожидавших рейхскомиссара со вчерашнего дня. Тербовен разрешил пропустить их и добавил:
— Обычно крысы бегут с корабля, который должен погибнуть, а эти — наоборот.
— Должно быть, хорошая примета, — вставил Радиес, подёргивая плечами.
— Смотря для кого, — пробурчал Тербовен, садясь в кресло, и попросил Радиеса оставить его одного.
В кабинет вошли Уайт и Ланге, одинаково одетые в тёмно-синие мешковатые костюмы.
— Просим извинить!… Знаем, вы очень заняты. В приёмной столько офицеров, — начал Уайт. — Я с последней просьбой…
— Слушаю, — сухо ответил Тербовен, откинувшись к спинке кресла.
— В Осло есть старые коммерческие дела моего дряхлого отца. Сейчас удобный случай. Обрадую своего старика.
— Нужна виза на проезд? — спросил Тербовен.
— Да, поеду я и Ланге. Он поможет мне.
Тербовен задумался. Задумался не о том, дать визу или отказать. Он решил извлечь из этой встречи с Уайтом пользу и для себя. Всё-таки их связывало многолетнее, ещё довоенное знакомство. Правда, Тербовен никогда бы не вспомнил об Уайте и не пошёл на восстановление с ним связи, если бы не начал задумываться о своём будущем, которое уже стало вырисовываться в его сознании мрачными развалинами разбитой Германии. То, что Уайт сам дал о себе знать, добиваясь возврата капитала, оказавшегося волей судьбы под властью рейхскомиссара, радовало Тербовена. Как-никак около полумиллиона долларов осталось за Уайтом платежей. Деньги можно вернуть. Тербовен не вспоминал о них несколько лет. Увлёкшись политикой, он давно отбросил коммерческие сделки. Отбросил не потому, что его перестали интересовать прибыли. Напротив, политика помогла ему ворочать не тысячами, а миллионами. Но теперь…
При первой встрече с Уайтом, разрешая ему въезд на Никель, Тербовен из-за честолюбия не ставил больших условий. К тому же тогда помешал разговору вошедший Радиес. Сейчас же, особенно после приказа Гитлера держать сопки до последнего солдата, Тербовен, как никогда остро, задумался о себе. Ведь не собирается же он сложить голову за Норвегию!
Лицо рейхскомиссара, до этого суровое и непроницаемое, преобразилось в добродушно-хитроватое, и Уайт на мгновение почувствовал, что он сидит не перед грозным рейхскомиссаром, а перед прежним компаньоном, опытным маклером Тербовеном.
— Я распоряжусь, — согласился Тербовен, вставая из-за стола. — Немцы умеют ценить старую дружбу.
В ответ Уайт прикрыл глаза, склонил голову.
— Я иду вам навстречу, хотя ваше пребывание здесь противоречит… — Тербовен не договорил и круто повернул разговор. — У нас мало времени, поэтому будем кратки. Итак, вы вывозите оборудование рудников, едете в Осло, хоть к чёрту на рога, меня это не интересует, пропуск дам. Но… у моего дряхлого отца есть старые коммерческие дела в Америке. — Тербовен улыбнулся, не спускал глаз с лица Уайта, стараясь определить, какое впечатление произвёл его намёк.
— Нужна виза на проезд, — отшутился Уайт, не сразу поняв, на что намекает рейхскомиссар.
— Об этом я побеспокоюсь сам. Вы только доставите его с небольшим багажом к себе в Америку. Сейчас удобный случай, обрадую старика, — Тербовен хитро улыбнулся.
Уайт покосился на Ланге, подумал и ответил:
— За добрую услугу я готов отплатить вдвойне. Но как бы мне не сломать на этом шею…
— Если в этой сделке и потеряет кто, то только я, — поспешил убедить Тербовен. — У вашего спутника будет заграничный паспорт.
— Однако…
— Я не узнаю вас, Уайт! В молодости нам с вами приходилось рисковать куда больше.
— Хорошо. Я согласен только ради старой дружбы.
— В таком случае постарайтесь быстрее управиться с делами. Дай бог вам попутного ветра.
