— Я ничего не сделал.
— Ты нюхал тот порошок, ну, который для носа.
— Я не нюхал.
Мертвый мальчик качает головой. Не в смысле, что нет, ты не нюхал, а в смысле, что нюхал, и это плохо, что я его нюхал, и теперь мне должно быть стыдно. Ну, за то, что я сделал.
— Порошок.
— Который ты нюхал носом.
— И еще ты ешь таблетки. — Мертвый мальчик рассказывает, что я сделал и что я делаю, и потихонечку отбирает у меня весь плед.
— Я все про тебя знаю. Я тебя вижу насквозь.
— Ничего ты не видишь. Ты вообще на меня не смотришь.
— Я тебя вижу насквозь. — Мертвый мальчик говорит: — И знаю все, что ты сделал.
— Я ничего не делал.
Как-то все странно. Так не бывает.
— Я все знаю, все вижу.
— Ничего ты не знаешь.
— И что вы делаете со Звездочкой, и как ты пихаешь в нее своего безобразника, и поливаешь ее этой белой штуковиной, когда кончаешь, и какие ты ешь таблетки, ну, да, синие и оранжевые, и как ты кормишь ими свою Звездочку. Я все вижу, все знаю.
Ну, Коробок. Ну, очень хочется
— Это неправильно, — говорю. — У нас нет вообще ничего, ни денег, ни мозгов — ничего. А теперь нет и таблеток. Это неправильно.
Звездочка говорит:
— Это неправильно.
Мы со Звездочкой снова дома. Вернее, мы рядом с домом, который мой. Сидим прямо на улице. На бордюре у дороги, которая проезжая часть. Ночью опять приходил мертвый мальчик и сказал, что он меня знает.
Звездочка говорит:
— Нет. Это неправильно.
Да, неправильно. Мы сделали все, что должны были сделать. Съездили в Вульвергемптон, нашли дом, в который Коробок говорил, что нам надо прийти, отдали таблетки ребятам, которым их надо было отдать, а эти ребята отдали нам нашу долю таблеток, и мы их съели, таблетки, и у нас ничего не осталось, и мы вернулись домой, и сидим прямо на улице, на бордюре, и у нас нет вообще ничего.
— И так всегда. — Звездочка говорит: — Сколько мы всего делаем, и что в итоге? Вообще ничего. Почему с нами такое всегда?
Я смотрю на Звездочку.
— Нет, — говорю. — Все не так. Зачем ты так говоришь? Ну, что так всегда и бывает. — Звездочка хмурится, и я уточняю: — Ты сказала, что так всегда и бывает. Но так раньше не было никогда. У нас всегда были таблетки. Коробок нам всегда давал. Каждый раз. А теперь у нас нет ничего. Такого с нами еще не бывало. Раньше.
— И так всегда.
Я смотрю на Звездочку, как на дуру.
— Нет, — говорю. — Не всегда. Такое с нами вообще в первый раз. Потому что раньше такого не было. У нас всегда были таблетки. А теперь нет. Ну, таблеток. И это неправильно. Потому что мы очень старались, и ездили в Гемптон, и сделали все, что должны были сделать, и вдруг раз — и у нас нет вообще ничего. А так не должно быть. Как будто мы сделали что-то неправильно. А ведь мы все сделали правильно.
— Ты меня не понимаешь. — Звездочка говорит: — Когда я сказала, что так всегда и бывает, я имела в виду то, что ты сам говорил. Помнишь, что ты сказал самое первое? Когда мы только здесь сели? Ты сказал, что у нас нет вообще ничего — ни денег, ни мозгов. И я с тобой согласилась. Сказала, что с нами такое всегда. Ну, такая беда. То есть не то чтобы с самого рождения. Я не это имела в виду. Я имела в виду, что чем дальше, тем хуже. — Звездочка говорит: — Когда мы родились, у нас были мозги. Такие большие и синие. Целых два мозга. Один — у тебя, а другой — у меня. На каждого — по одному. И у нас были деньги. А потом... потом мы стали их тратить. Ну, на таблетки. И из-за этих таблеток у нас не стало ни денег, ни мозгов. Но мы ели таблетки, и нам было классно. А теперь у нас нет вообще ничего. Ни денег, ни мозгов, ни таблеток. И это неправильно.
Она глупая, Звездочка, просто ужас, какая глупая. Я смотрю на нее. Смотрю на нее как на дуру. Потому что она и есть дура.
Звездочка говорит:
— Что ты так на меня смотришь? Ну, как на дурочку?
— Почему «как»? — говорю. Потому что она и есть дурочка. Так я ей и говорю. Поэтому я и смотрю на нее как на дурочку. А как мне еще на нее смотреть, если она и есть дурочка? — Ты и есть дурочка. — Я пожимаю плечами. — Прошу прощения. Но это так.
— Кто я?
— Дурочка.
— Почему?
— Потому что все дурочки — они дурные.
— Слушай, Ствол. — Звездочка говорит: — Что я такого сказала, что ты решил, будто я дурочка?
— Ну, то, что ты только что говорила.
— Я только сказала, что у нас все плохо, и чем дальше, тем хуже. Потому что оно так и есть.
— Звездочка, — говорю. — Все не так, как тебе представляется. Все было наоборот. Когда мы родились, у нас не было вообще ничего. Ни денег, ни таблеток, ни даже мозгов. Нас вообще не было рядом, когда раздавали мозги. Мы где-то гуляли и все пропустили. Поэтому нас называют безмозглыми. Потому что у нас нет мозгов и вообще никогда не было. Изначально. Потому что наши мамы и папы сами ели таблетки всю жизнь и постепенно избавились от мозгов, и мы родились уже без мозгов, потому что откуда бы взяться мозгам, если их не было и у родителей. Все было плохо с самого начала. И поэтому хуже не будет. Будет лишь то же самое. Ну, что было всегда.
Звездочка качает головой.
— Нет, все не так. — Звездочка говорит: — Моя мама вообще никогда не потребляла таблетки, но всегда была дурой.
— Да, я знаю. И твой папа тоже дурак. Ты его даже вообще никогда не видела. Он сидит в тюрьме, на какой-то там нефтяной вышке, ну, где война. Но ты не права, когда говоришь, что раньше у нас что-то было, а потом вдруг не стало. Ну, того, что было. Потому что у нас не было ничего. Никогда. У моего папы не было ни денег, ни мозгов — вообще ничего. Ничего, кроме таблеток. И у мамика тоже. И когда я родился, у меня тоже не было ничего. Ни денег, ни мозгов, ничего. А потом я стал кушать таблетки, и у меня появилось что-то. Таблетки. У меня они были. Таблетки. Ни денег, ни мозгов. Только таблетки. А теперь у меня нет и таблеток. И это неправильно.
Звездочка говорит:
— Это неправильно.
— И что нам делать?
Звездочка молчит. Смотрит на меня. Мы сидим на бордюре. Сидеть неудобно и жестко. Звездочка говорит:
— Надо надыбать таблеток.
— Но как...
— Вот смотри. Все очень просто. — Звездочка говорит: — Что у нас есть?
