— Хочешь посмотреть? Надеть их?
— Конечно! Ты что, смеешься? Ты их должен носить до конца жизни!
Он держал кроссовки в одной руке, футболку — в другой. Глядя на меня, он выронил их и снова меня обнял:
— Ты самый лучший, Макс. Самый-самый.
Пока он натягивал обновки, я изо всех сил старался незаметно его допросить. Случилось ли что-нибудь за мое отсутствие? Что-нибудь особенное, необычное? Как вела себя Лили? Но его куда больше интересовали новые кроссовки — на мои вопросы он отвечал все больше «не знаю» и «наверно».
Снаружи стукнула дверца машины, потом повернулся ключ в замке.
— Есть кто дома?
— Мы тут, мам. Макс вернулся!
— Слава богу.
Кухню вдруг наполнил шквал звуков — Кобб колотил хвостом по полу, Лили ему что-то говорила, что-то тяжелое со стуком поставили на кухонный стол, снова голос Лили, но что она сказала за стеной — не разобрать. А потом она вошла в комнату. У меня было такое чувство, словно мы встречаемся впервые. Сердце отчаянно билось.
— Ты не ответил. Как твой брат? — Она вплыла в кухню в облаке любви и уверенности в себе. Я был дома, мы снова стали одной семьей. Она не знала, что я знаю. Я боялся того, что она от меня скрыла.
Какие разные чувства мы можем испытывать в один и тот же миг…
Мой брат?! А он-то тут причем? Лишь в последний момент я вдруг вспомнил, что ездил в Нью-Йорк, якобы чтобы повидаться с братом.
— Нормально. Гадкий, как всегда. Зарабатывает кучу денег.
Она быстро подошла и поцеловала меня долгим поцелуем.
— Мы соскучились. Линкольн утверждал, что я слишком много говорю о тебе.
Она походила на роскошно накрытый стол — не знаешь, с чего начать. В моей голове и в сердце визжали сирены, летучие мыши любви порхали в воздухе, по деревянному полу вокруг скакали человечки на пружинных ходулях. Как все это воспринимать? Как поступить? Я обожал эту женщину. Меня влекло к ней каждый мой вздох. Она внушала мне ужас.
— Ну, братец, говори правду, ты рад вернуться домой, к нам?
Я не успел ответить — Линкольн задрал ногу и ткнул ей под нос.
— Ма, глянь, какие кроссовки! «Эр Джордан»! Он привез мне из Нью-Йорка.
— Это ты купил? Ты что, с ума съехал?
— Наверно.
— Да, наверно, но мы не возражаем. Главное, что въехал обратно.
Линкольн ушел, чтобы показать кроссовки приятелю, жившему по соседству, мы с Лили остались в гостиной.
— Почему мы вдруг так примолкли? Неужели больше нечего друг другу рассказать? Как там в Нью-Йорке?
— В меня стреляли.
— В каком смысле?
— Какой-то парень стрелял в меня на шоссе. Радуясь, что могу рассказать историю, которая уводит от важной для меня темы, я торопливо говорил, кое-где преувеличивая, чтобы вышло пострашнее. Не потому, что хотел показаться храбрым или хладнокровным, а потому, что рассказывать женщине истории — одно из величайших удовольствий в жизни. Приковывать к себе их внимание, видеть их реакцию, заставлять смеяться или отшатываться в ужасе или удивлении… Женщина, которую любишь, — настоящий слушатель, высочайшая публика. Даже когда она опасна, и ты ее боишься.
Лили выслушала меня до конца. Когда я замолчал, она уткнулась головой в колени и что-то пробормотала.
— Что?
Она подняла лицо:
— Не знаю, что бы я сделала на твоем месте.
— Я здорово перепугался.
— Я не об испуге говорю, я о жизни. Если бы я сняла телефонную трубку, и какой-то полицейский из Нью-Йорка сказал мне, что ты убит, не знаю, что бы я сделала. — Она закрыла глаза. — Я бы могла с ума сойти. Да, думаю, я бы свихнулась. Пока тебя не было, я непрерывно думала о тебе, Макс. Словно мне опять шестнадцать, и я впервые влюбилась. Я проходила мимо цветочного магазина, и мне захотелось купить тебе цветов на рабочий стол, белых тюльпанов, которые ты любишь. Даже несмотря на то, что тебя нет. Я покупала глупые маленькие подарки и прятала тебе под подушку. Я дождаться не могла, что ты про них скажешь. Ну и что, это ведь любовь, верно? Помнишь, я говорила тебе, что, когда мастурбирую, всегда представляю себе человека без лица, который занимается со мной любовью? Даже это изменилось. Теперь, когда я это делала, там был ты, и чем больше я вспоминала тебя, твой голос, то, как ты дотрагиваешься до меня, тем больше возбуждалась. Я все время мастурбировала, Макс. Ты и я — мы трахались, трахались, трахались и никак не могли насытиться. Мы никогда не уставали. Мы трахались на пляжах, в машинах, в чужих постелях — везде. Однажды я представила, как мы это делаем на письменном столе Ибрагима, в задней комнате ресторана. Мы просто не могли оторваться друг от друга. Я все время думала о тебе. Я так тебя хотела. — Она встала. — Пойдем, давай прямо сейчас, пока Линкольна нет.
— Лили…
— Нет, я больше не хочу говорить. Не хочу думать о смерти и разлуке. Мне и так пришлось нелегко, пока тебя не было. Я хочу заниматься с тобой любовью и чувствовать твой запах. Хочу, чтобы он меня окружал. Мне просто нужно сейчас больше, Макс. Ладно? Остальное расскажешь потом. Пойдем. — Она взяла меня за руку и потянула к спальне. Она удивительно эротично держала мою руку. То сжимала ее, то чуть отпускала, словно ее ладонь обладала собственным пульсом или быстрым дыханием. Сжатие, остановка, сжатие, остановка.
На Лили были лиловые носки. Белые туфли и лиловые носки. Она села на кровать и сбросила туфли, но носки оставила. Рывком расстегнула серебряную пряжку ремня на джинсах, следом — трррр! одна за другой — торопливо расстегнула пуговицы брюк.
— Скорей. Скорей, скорей, скорей. — Она стянула свитер через голову, лифчика под ним не оказалось. Груди тяжело вывалились из мягкой шерсти. Она сидела в трусиках-бикини, опершись сзади на руки, и смотрела, как я выпутывался из остатков одежды. Когда штаны были сняты, она запустила руку мне в трусы и дотронулась до члена. Ее руки оказались ледяными. Я чуть не отскочил. Лили не отпустила. Нежно притянув меня к себе, взяла его в рот, и переход от холода к теплу был таким острым, что у меня чуть колени не подломились. Лили не любила сосать, так она чувствовала себя дешевкой, шлюхой. Зная это, я никогда не просил ее. Что хорошего в сексе, если он нежеланен? Что это, подарок к возвращению или она захотела так сама, по-настоящему? Не зная ответа, я высвободился из ее рта и встал на колени так, что мы оказались лицом к лицу.
— Не надо. Ты не должна…
— Я хочу.
— Нет. Достаточно. — Я толкнул ее спиной на постель, прижал руки за головой и пробежал языком вдоль длинной шеи. Ее горло ходило ходуном, вверх-вниз, и я подумал, что она пытается глотнуть. Но тут Лили заплакала, задыхаясь. Я скатился с нее. Она лежала на спине, руки над головой, словно их все еще держат. Глаза открыты, слезы катятся по щекам.
