Комнату залил красный свет. Митч работал без перерыва, обрабатывая пленку за пленкой. Каждая фотография, проявлявшаяся в растворе, отдавалась тупой болью в сердце Митча. Каждая фотография говорила ему о незабываемых моментах любви. А он хотел ее забыть. Но это было невозможно. Он смотрел на фотографии и думал… Воспоминания недавних дней не давали ему покоя. Митчу казалось, что он уже забыл весь обман. Почти забыл. Митч не заметил, как наступило утро. Все его тело ныло, а руки и ноги затекли. Но он продолжал работать словно одержимый. Одержимый идеей увидеть разбившую ему сердце женщину хотя бы на фотографии. Он достал последнюю пленку, снятую в лагуне. Руки тряслись от усталости. Он с грустью смотрел на появляющиеся образы. И с каждым снимком его сердце начинало биться быстрее. И вот последняя фотография появилась у него перед глазами. Та, сделанная в тот памятный день, когда он познал Гизеллу. На снимке была она. Ее голова запрокинута в экстазе, гладкие шелковистые волосы распущены. Ему удалось передать ощущение блаженства на ее лице. Он понял, что это будет лучшая его работа.
Жаль, что ее почти никто увидит. Он упустил свой шанс. Ни контракта, ни договора. Ни Нью-Йорка, ни Парижа. Назад с небес на землю. Каталоги домашних животных, семейные портреты, кастрюли и сковородки.
Он прислонился к стене и потер рукой горящие глаза. С самого начала, с того самого момента, когда он стал снимать Гизеллу, он повторял себе, что не должен поддаваться, ее чарам. Но не смог, им завладели чувства. «Какая ошибка, Салливан! Просто непростительная…» Он вдруг вспомнил, что она солгала ему, кем она была на самом деле. И он никогда этого не забудет. Никогда.
Он собрал фотографии, выключил красный свет и пошел в гостиную. Первые лучи солнца уже ползли по небосклону, но он этого не заметил. Ему грезились ее улыбки, ее обворожительные длинные ноги, ее естественная непринужденность. Она была мила даже на тех фотографиях, на которых Митч пытался запечатлеть ее икоту: ее раскрытый рот, выражение негодования, смирения. А вот и фотография, где она опускает палец в банку с арахисовым маслом… Митч подумал, что никогда больше не будет есть арахисовое масло, чтобы не вспоминать о ней. Не захочет он и любоваться ночным лесом, напоминающим ее темно-зеленые глаза.
Глава 12
— Ты все еще дуешься на меня? — поддразнивала Анита.
Тупо уставившись в окно главного офиса Гранта, Гизелла молча слушала свою подругу.
— Да ладно тебе, Джи-Джи. Уже три недели прошло.
Гизелла молчала.
— Я же просила прощения. Мы с Кертисом и подумать не могли, что все так обернется. Правда. Вот уже две недели я хочу объяснить тебе, что мы пытались свести вас — наших лучших друзей. Мы знали, что вы с Митчем будете отличной парой.
Гизелла отвернулась. При упоминании его имени она почувствовала пустоту в душе и приступ удушья.
— Отличная пара? Мне кажется, вы ошибаетесь.
Анита покачала головой:
— Нет, все именно так. Митч сейчас находится в таком же жалком состоянии, что и ты.
В душе Гизеллы вдруг затеплилась надежда. Она дотронулась пальцами до своих губ.
— Правда?
— Кертис говорит, что он очень подавлен.
— Кстати, о Кертисе… — Гизелла наклонилась и положила руки на стол, подражая отцу. — Почему я никогда раньше его не встречала? Мы ведь с тобой дружим с детства. Я знаю всех в твоей семье, но его никогда не видела. Как это странно!
— Вообще-то он мне не двоюродный брат. — Анита прикусила губу. — Как тебе сказать?.. Просто так я его представляю своим друзьям.
— Почему?
— Ну, он… Кертис такой… особенный. Точно. Он очень отличается от всех.
Гизелла продолжала давить:
— Чем же?
— Джи-Джи, поверь мне на слово… Кертис — непредсказуемый: то очень весел, то груб, резок и неприятен. Поэтому я, как правило, ни с кем его не знакомлю, да мне это и не нужно. Своим поведением он может смутить кого угодно.
— А-а, теперь понятно. Ты так же ведешь себя со мной. Мне кажется, что он идеально подходит тебе и твоей семье.
Гизелла выпрямилась, скрестив руки на груди.
— Я что, такая же невыносимая? — спросила Анита, посмотрев на подругу своими большими глазами. И Гизелле ничего не оставалось, как перестать дуться на нее. Уже три недели она сердилась на Аниту, не принимала от нее никаких утешений и извинений. И она добилась своего. На Аниту было жалко смотреть. Она чувствовала себя так же, как Гизелла.
Впервые за несколько недель Гизелла улыбнулась:
— Нет, ты очень хорошая подруга. Извини, что я тебе нагрубила, Анита, я просто не знала, — она прокашлялась, — что от любви так страдают.
Анита плюхнулась в кресло перед столом Гизеллы.
— Послушай, Джи-Джи, ты места себе не находишь, да и Митч тоже. Почему бы вам все не уладить?
В глазах Гизеллы заблестели слезы.
— Поверь, из этого ничего не получится. Митч не простит меня. У него есть на это свои причины. И я его не виню.
— Давай я с ним поговорю.
Гизелла подвинулась на край кресла.
— Нет! Ни в коем случае. Ты со своей инициативой уже и так много натворила, спасибо большое. И потом…
Жужжание устройства внутренней связи прервало ее.
— Мисс Грант, звонил ваш отец. Срочно зайдите к нему в кабинет. Прямо сейчас.
— Интересно, что ему надо? — простонала она.
С тех самых пор, как Гизелла покинула Парадайз-Ки, она пыталась избегать отца. Бесполезно. Теперь он казался более властным и требовательным, чем прежде.
По связи снова раздался голос:
— Мисс Грант?
Она вздохнула и нажала кнопку.
— Мари, скажите ему, что я сейчас приду.
Анита изобразила некое подобие озорной улыбки, и Гизелла посмотрела на нее, прищурившись.
— Чему ты ухмыляешься?
Глаза Аниты невинно расширились.
— Да так…
Она встала со своего кресла и попросила:
— Позвони мне, когда выберешься из медвежьей берлоги.
— Анита…
Гизелла встала и направилась к подруге, но Анита уже исчезла.
Через несколько минут Гизелла была готова к неприятной беседе с отцом и постучала в дверь его кабинета.
— Войдите! — раздался грозный голос. Она сделала глубокий вдох и открыла дверь.
— Папа, ты хотел меня видеть?
Он взглянул на нее, подняв глаза от бумаг на столе, и указал на стул:
— Садись.
Она села. Наступила тишина. Гизелла заерзала на месте. Наконец отец закрыл файл, к которому было приковано все его внимание.
