— Дай ей пить, — велел он одному из оборотней, тот торопливо вышел из повозки и вскоре вернулся с кружкой, полной травяного настоя. Я трудом сделала несколько глотков, и боль постепенно стихла.
— Почему? — повторила я. Звук собственного голоса показался мне неприятно царапающим.
— Потому, что ты не человек, Риэль, или какое там на самом деле твое имя? Но притворялась ты умело.
— Не… человек?
— Давай не будем играть словами. Но если хочешь спорить, попробуй объяснить это, — он сжал мое левое запястье, выворачивая внутренней стороной наружу. — Я сам видел, как ты нанесла здесь два глубоких пореза. Когда мы очнулись от сонного порошка, я первым делом осмотрел твои руки, где не осталось даже крохотного шрама. Скажешь, у людей так тоже бывает?
— Это магия.
— Неужели? Я встречал в своей жизни десятки магов, но ни один не мог вылечить себя так быстро, да еще находясь без сознания. Ни один стихийник этого не умеет. Остановить кровь — да, допустим, но не срастить за несколько мгновений мышцы и кожу. Зато мне известна одна нечеловеческая раса, способная на такое, и эта же раса единственная владеет рунной магией. Эль–туань, верно?
— Люди тоже владеют рунной магией, — возразила я, хотя чувствовала, что это бесполезно.
— Нет, деточка, не владеют, — презрительно ответил ги-Тесах. — Ни один человек, ни один двусущный не может пробудить руны. Или, думаешь, наши предки не пытались?
Я молча смотрела на него. Откуда он знал?
Должно быть, мои мысли отчетливо читались по лицу, потому что ги-Тесах кивнул:
— Я — Старший, мне положено знать и про ветви магии, и про эль–туань. Со слов Ольфа ты полагала иначе, верно? Мальчишка рассказал нам про твои расспросы — вы, верно, надеялись, что мы все позабыли, что нас можно будет взять голыми руками? Целый клан даст много рабов, да? — в голосе Волка прорвалась застарелая ненависть, желтоватые глаза впились в мои.
— Все не так, — попыталась я объяснить. — Никто не собирается превращать вас в рабов!
— Ну конечно. А еще твой проклятый народ освободил всех пленников, дружно покаялся в былых грехах и теперь замаливает их в монастырях и храмах? — начальник каравана ощерился.
— У нас была война, мы проиграли! Ваш Дракон уничтожил столицу и освободил рабов. Нам не до новых войн, поверьте!
— Придумай сказку получше, деточка, — презрительно хмыкнул ги-Тесах и поднялся на ноги. — Хотя, даже если придумаешь, тебе это не поможет. Мы не позволим тебе вернуться и рассказать о нас своим, не для этого наши предки всем пожертвовали… — он резко замолчал и отвернулся. Я поняла, что сейчас он уйдет, и…
— Я же спасла вас! Если бы не руны…
— Да, — согласился Волк, вновь повернувшись ко мне. — Поэтому, когда мы будем решать твою судьбу, я проголосую за милосердную смерть, а не за мучительную, какой заслуживают все лазутчики. У тебя есть еще несколько часов, эль–туань, у нас не принято казнить ночью. Помолись напоследок.
* * *
Я сидела, обхватив руками колени и пытаясь не дрожать. От холода, не от страха. Я была слишком оглушена произошедшим, страх пока не пришел. Без магии внутри было пусто, и эта пустота мучала сильнее, чем боль.
Умереть так нелепо, так обидно… Нет, я не могла, отказывалась поверить.
Хранитель Лабиринта сказал, что мой выбор станет развилкой судьбы для всего народа — но какой выбор в том, что сегодня на рассвете мне суждено умереть? Значит, я должна была выжить, обязана была выжить! Только не знала, как…
Ведь не может же быть, что мой выбор — это смерть здесь, в мире с перевернутыми законами и жителями, не знающими благодарности? Если последняя из Шоралл умрет и королевский род прекратится, изменит ли это судьбу моего народа? Или дело не во мне, а в еще не рожденном ребенке? В его смерти?
Перед мысленным взором появилось любимое лицо. Мервин, вторая половина моей души. Мне было дорого все в нем, даже то, что другие могли бы счесть недостатком. Его упрямство, нелюдимость, порой отрешенная сосредоточенность, его привычка шутить с серьезным лицом и склонность днями пропадать в своей подземной лаборатории…
Я вспомнила ту трепетную нежность, с какой он касался меня, как иногда смотрел — словно бы я была сокровищем, которое он получил незаслуженно и больше всего боялся потерять.
Все дни здесь я старалась жить только настоящим, не напоминать себе о разлуке, которая может стать вечной. Но сейчас воспоминания прорвались. Я уткнулась лицом в колени, чтобы скрыть от чужих глаз слезы.
Принцессы, даже бывшие, не должны плакать прилюдно.
Неясные голоса доносились снаружи, но я не обращала внимания, пока один, по–детски звонкий, не произнес мое имя:
— Пожалуйста, пустите меня к Риэль! Хотя бы… хотя бы попрощаться, — я услышала, как Реника всхлипнула, потом прозвучал жесткий — и ожидаемый — ответ ги-Тесаха:
— Нет. Нечего тебе там делать.
— Пожалуйста. Я… я ей одеяло принесла. Холодно же.
— Ничего, не простынет, — в голосе Волка прозвучала злая усмешка. Реника замолкла, но неожиданно донесся еще один голос — женский, глубокий и сильный. Старшая среди женщин каравана — главная Волчица:
— Пусти девочку, Рамар, пусть попрощается.
Воцарилось молчание, потом послышались легкие шаги, и внутрь повозки вбежала моя мышка. Замерла на пороге, глядя на меня, все также сидящую на голых досках пола, потом бросилась вперед, упала на колени, одновременно крепко обхватывая меня руками, плотно прижалась. Я почувствовала, как ее тонкие пальцы скользнули вдоль основания шеи, там, где ее обхватывал «подарок» ги-Тесаха. Обняла Ренику в ответ. Хотя на ресницах девочки блестели слезы, в глазах — решимость.
— Это несправедливо, — со сдерживаемым гневом проговорила Реника. — То, как они собираются поступить с вами, даана! Просто подло!
Я заметила, как один из Волков, моих охранников, отвел взгляд. Похоже, не все были согласны с методами ги-Тесаха.
— Я одеяла вам принесла, даана, — Реника расправила два квадратных пледа и аккуратно накрыла мне ноги. — Так я и знала, что вы мерзнете, наверняка ступни совсем ледяные. Сейчас согрею.
Ледяные? Как раз ноги у меня не замерзли. Неловким движением я накинула второй плед себе на плечи, в то время как Реника стащила с меня ботинки и начала растирать ступни. Движения были плавные, пальцы скользили к самым щиколоткам, натыкались на браслеты, возвращались назад и вновь совершали тот же путь.
— Не надо бы тебе оставаться в Хирессе, — сказала я негромко. — Плохое место.
— Да, даана, — отозвалась девочка. — Ферана обещала, что позволит мне ехать в своей повозке до самого Гиросса. Это хороший город.
Я кивнула. Ферана — главная Волчица. Если она взяла Ренику под свое покровительство, та не пропадет. Ольф пару раз упоминал о Гироссе, самом последнем пункте на пути следования каравана — я не очень вслушивалась, уверенная, что эти знания мне не понадобятся. Но главное, что к магам–женщинам там относились нормально.
