невесомость. Роман всплыл к потолку. Капли разбрызганной по кабине крови веселой вереницей алых шариков пронеслись мимо. Медленно вращаясь, в их красочную стайку врезались ружье и вывалившийся из кармана нож…
Лифт снова дернулся. Тяжесть вернулась. Роман рухнул на пол кабины…
- А-а-а! – лифт опять рванул. Вращаясь и гудя, будто гигантский волчок, теперь он мчался вверх. Центробежная сила расшвыряла Романа и охранника по стенам, вдавила в пластик. Нож и ружье перекатывались по полу. Сквозь непрерывное вращение Роман увидел, как прижатый у панели охранник бездумно тянется к кнопкам…
- Не трогай ничего!!! - перекрикивая пронзительное гудение, заорал Роман.
Сам не понимая зачем, с невероятным усилием, шаг за шагом Роман двинулся к кнопкам.
- Я… иду… я… сейчас… - хрипел он.
Что «сейчас», зачем «сейчас» – будто он знает, что делать? Никто и никогда не приканчивал «лифт в преисподнюю» изнутри!
Лифт перестал вращаться, Роман отвалился от стены и тут же ударился о нее снова – теперь кабина раскачивалась туда-сюда, как гигантский маятник.
Романа снова затошнило. «Вот сблюю сейчас, будет в тебе вонять, как в любом отечественном лифте!» – мелькнула злорадная мысль. Болтанка прекратилась. Романа отшвырнуло от стены с неистовой силой. Избитое тело отдалось острой болью…
Ружье потерявшимся щенком ткнулось в ноги охраннику. Стремительным движением тот подхватил оружие…
- А ну стой! Стой, гад, стрелять буду! – дергая затвор, проорал он.
- Опять? Нашел время… - безнадежно пробормотал Роман, вжимаясь в стену. Одна радость – если этот псих сейчас его пристрелит, «лифту в преисподнюю» достанется лишь Романово мертвое тело.
Но охранник и не думал в него стрелять, он даже не смотрел на Романа. Ружейное дуло металось, шарило по стенам кабины…
- Стой или выстрелю! – палец согнулся на курке.
И только сейчас Роман понял, что угроза обращена к лифту!
- Не стре… - попытался крикнуть Роман.
Поздно. Спусковой крючок дернулся. Пучок огня расплескался по зеркалу, запахло порохом. Словно в замедленной съемке Роман увидел как хищный, похожий на акулу цилиндрик пули впечатывается в прозрачное стекло… Сжимается, сжимается… И словно резиновый мячик отскакивает прочь.
Ударяясь о стены, все набирая и набирая скорость, пуля заметалась по узкой кабине.
- Банг! – отрекошетила от стены, стукнулась об пол, подпрыгнула, ударилась в потолок, снова в стену… У самого уха туго свистнул воздух.
Охранник шарахнулся в сторону, врезался в Романа… Роман рухнул на пол и ему показалось, что с размаху напоролся на торчащий гвоздь… Но откуда здесь… Он посмотрел на свою многострадальную ногу. По штанине расплывалось кровавое пятно. И бешенный мячик пули больше не носился по кабине. Волна острой, пульсирующей боли накрыла его, заставляя скорчиться на полу.
Лифт остановился. Затопляющая кабину ярость схлынула, но Роману все равно казалось, что он будто рыбка в стакане, погружается в стоячую воду – лифт принял решение.
Нахлынувшее со всех сторон чувство абсолютной, непреложной обреченности, неумолимого конца было страшнее и невозможнее всех предыдущих кошмаров.
Роман забился, всхлипывая от вынимающего душу, тошнотворного ужаса, пополз, волоча за собой раненную ногу.
Замаравшая пластик полоска крови исчезла моментально. Лифт равнодушно взирал на человеческие метания, неспособные ни отменить, ни даже отсрочить неизбежное.
- Сделай же что-нибудь!
Роман даже не сразу понял, откуда доносится этот жалкий скулеж.
- Что? – простонал он, оглядываясь на скорчившегося в углу охранника.
И правда, что? Все-таки нажать «вызов»? Мало ли кто там явится, вдруг с ним можно договориться? Роман пополз к кнопочной панели… Пластик под ним неторопливо зашевелился…
- Ну что тебе надо! – выдохнул Роман, - Я ж тебя не трогал! Я ни один лифт даже в детстве не изгадил!
Что за чушь он несет! Можно подумать, объекту 7/13 не все равно, можно подумать, он жаждет отомстить за своих заблеванных и исцарапанных надписями собратьев…
Пластик вздохнул. Роману показалось, что кабина вроде бы стала меньше. Точно, меньше! Стены надвигались – почти незаметно, но неуклонно.
«Их надо остановить! Отогнать, отпугнуть, да чем же его отпугнешь, кто знает, чего боится лифт… Чего. Боится. Лифт.» – лихорадочное мельтешение мыслей вдруг сменилось четким, ясным образом загаженного лифта в Романовой многоэтажке. Лифта с разбитым зеркалом, исцарапанными стенами, лифта с…
Роман резко протянул руку и гаркнул на оцепеневшего охранника:
- Зажигалку!
Охранник недоуменно уставился в открытую ладонь, но Роману было не до его недоумения.
- Дай, у тебя есть! – выкрикнул Роман и словно удар хлыста, громовое, - Быстро!
Охранник сунул руку в карман и выхватил яркую пластиковую трубочку.
Задыхающийся от боли и обморочной слабости Роман приник к полу – он не встанет, не может, больно, нет! – и скользя пальцами по гладким стенам, поднялся на здоровую ногу. Подпрыгнул ближе к панели – висящая гирей раненная нога отозвалась тягучей, оглушающей мукой.
В каком-то мгновенном наитии Роман мазнул окровавленной ладонью по кнопкам – нравится тебе кровь, пожалуйста! – и тут же в другой его руке вспыхнул огонек.
- Всегда мечтал это сделать, воспитание не позволяло, - зло ощерившись, Роман поднес зажигалку к панели.
Кнопки занялись враз. В кабине остро завоняло сгорающим пластиком, черные прямоугольнички потекли, оплавляясь.
И тогда лифт замер, явно не понимая, что с ним происходит. Потом загудел – и в гудении этом слышались нотки ужаса. Кабина заметалась: рухнула вниз, взмыла вверх… Романа отшвырнуло прочь от пылающей панели – прямо на охранника.
- Отцепись от ружья, придурок! Меня держи! – скомандовал Роман, подхватывая катящийся по полу нож, - Держи, я сказал!
Руки охранника неуверенно вцепились ему в пояс.
И тогда Роман с маху рубанул пластик ножом – крест-накрест.
На гладкой стене появилась крупная буква «Х».
Гудение лифта переросло в подлинный крик.
Скользя пальцами по гладкому пластику, Роман вжался в стену и занес хищно подрагивающий нож:
- Не нравится!? А «игрек» к «иксу» не хочешь?
Пластик стены пошел волнами.
- Держи крепче, если жить хочешь! – скомандовал Роман охраннику.
Вспарывая пластик, нож прочертил на стене глубокую букву «У».
Лифт встал. Стены его сотрясала дрожь – так дрожит загнанное, истерзанное, страдающее от боли животное.
Нож врезал в пластик длинную черту.
Лифт забился в муке. Раздвижные двери задергались, разъезжаясь и сталкиваясь, колотясь друг о друга...
Последняя буква «И» располосовала стену.
Лифт завыл… Стену выгнуло, выталкивая Романа сквозь полуоткрытые двери… Но в самую последнюю даже не секунду – долю секунды – тот успел всадить клинок в стену. Превращая «И» в «Й».
Вой, слышанный им раньше, был ничто. Тень крика. Эхо крика.
Двери лифта не раскрылись – они скорчились, свернулись, как скручивается в огне лист бумаги.
Звуковой волной Романа швырнуло в открывшийся проем, завертело в воздухе… и со всего маху выплюнуло в холл, приложив о бетон площадки.
Охранник плюхнулся рядом, покатился к краю площадки. На мгновение ему удалось задержаться у провала, уцепившись освежеванными пальцами за скользкий
