городу, после чего, устав, вернулся домой в ужасном состоянии. Я казался себе таким дураком, Дик, что мне было стыдно рассказывать тебе о причинах своего расстройства. Я думал, ты будешь смеяться надо мной, особенно из-за того, что я всегда философствовал и высмеивал тебя и твоих призраков. Я решил, что ты не дашь мне пощады, и поэтому оставил свою ужасную историю при себе. Веришь ли, Дик, – в течение многих ночей после этого случая я вообще не заходил к себе в комнату. Некоторое время после того, как ты уходил спать, я оставался в гостиной. Потом тихонько прокрадывался к двери, выходил из дома и сидел в таверне «Робин Гуд», пока оттуда не уходил последний гость. Остаток ночи проводил, расхаживая, как часовой, по улицам до утра. Больше недели я не спал в постели. Иногда дремал за столом в «Робин Гуде», а иногда в кресле в течение дня, но нормального сна у меня не было абсолютно. Я считал, что мы должны переехать в другой дом, но не мог придумать причину и медлил, изо дня в день откладывая разговор. Хотя с каждым часом мне становилось все хуже, как преступнику, которого вот-вот настигнет правосудие. Такой образ жизни сделал меня абсолютно больным. Однажды днем я решил насладиться часовым сном на твоей кровати, так как собственную теперь ненавидел и в свою комнату почти не входил. Утром лишь заскакивал ненадолго – смять постель, чтобы скрыть от Гебы мое ночное отсутствие. Как назло, в тот день ты запер свою спальню и унес с собой ключ. Я пошел к себе, намереваясь, как обычно, развернуть одеяло и придать кровати вид, будто на ней спали. Итак, совпало множество обстоятельств, и я буквально угодил в западню, в результате мне пришлось пережить ту поистине ужасную ночь. Во-первых, я был буквально измотан усталостью и жаждал сна. Во-вторых, крайнее истощение притупило мою бдительность. Страх стал для меня привычным состоянием. Окно было приоткрыто, и в спальню проникала приятная свежесть. А веселое дневное солнце делало комнату довольно приятной. Что могло помешать мне вздремнуть здесь часок? С улицы доносился жизнерадостный гул жизни. Яркий дневной свет заполнял каждый уголок комнаты. Я поддался – заглушив сомнения – почти непреодолимому искушению. Сбросив сюртук и ослабив галстук, я лег, решив ограничиться получасовым сном в непривычном наслаждении пуховой периной, покрывалом и подушкой. Это было ужасно коварное искушение, и демон, без сомнения, аплодировал моим безумным действиям. Каким болваном я был, полагая, что получасовой сон в такой ситуации возможен… Ведь разум и тело были измучены из-за недостатка сна – целая неделя без отдыха! Мой сон походил на смерть – долгий и без сновидений. Проснулся я мягко, но полностью, без всякого страха. Это было, как ты помнишь, далеко за полночь – полагаю, около двух часов. Когда сон глубок и достаточно долог, чтобы полностью удовлетворить организм, человек часто просыпается вот так – внезапно, спокойно и полностью. И на неуклюжем старом раскладном кресле возле камина расположилась эта фигура. Незнакомец сидел скорее спиной ко мне, но я не мог ошибиться. Он медленно повернулся, и – милосердные небеса! – это было все то же каменное лицо с адским выражением злобы и отчаяния на лице. Теперь не оставалось никаких сомнений: призрак знал о моем присутствии и его ужасная злоба реальна, потому что он встал и приблизился к кровати. На его шею была накинута веревка, а другой ее конец, свернутый, старик крепко держал в руке. Мой добрый ангел помог мне справиться с волной ужаса. Несколько секунд я лежал, прикованный к месту взглядом огромного призрака. Он подошел вплотную к кровати и, казалось, собирался взобраться на нее. В следующее мгновение я оказался на полу в дальнем конце комнаты, а еще через мгновение, не знаю как, обнаружил себя в холле. Но чары еще не разрушились, долина смерти еще не была пройдена. Отвратительный призрак и там оказался передо мной. Он стоял у перил, слегка наклонившись. Накинув один конец веревки себе на шею, он делал петлю на другом, как будто хотел набросить ее на меня. И эту зловещую пантомиму сопровождала такая невыразимо ужасная, сладострастная улыбка, что мои чувства почти отключились. Я больше ничего не видел и ничего не помню до того момента, когда оказался в твоей комнате. Это была отличная пробежка, Дик, – с этим не поспоришь! Пробежка, за которую, пока жив, я буду благословлять милосердие небес. Никто не может представить, что значит оказаться лицом к лицу с таким существом, если только сам не испытал подобное. Дик, Дик, смерть коснулась меня – ее холод проник в мою кровь и мозг. Я уже никогда не буду прежним… Никогда, Дик, никогда!
Наша служанка, старая дева пятидесяти двух лет, обхватила себя руками, пока Том говорил, и мало-помалу приближалась к нам, разинув рот. Ее брови над маленькими черными глазками хмурились. Время от времени я украдкой бросал на нее взгляд. Под конец рассказа Геба, ссутулившись, оказалась совсем рядом с нами. Иногда она тихонько вскрикивала и что-то говорила, но ее слова и восклицания я для краткости и простоты опустил в повествовании.
– Я слышала об этом, – призналась служанка, – но до сих пор не верила по-настоящему. Хотя, в самом деле, – почему бы и нет? Ведь моя мать часто рассказывала мне историю про него… Господи помилуй нас!.. Да, вам не следовало ночевать в задней спальне. Мать не хотела, чтобы я заходила в эту комнату даже днем. Не говоря уже о том, чтобы провести в ней ночь… Мать говорила – это была его спальня.
– Чья спальня? – спросили мы с кузеном, затаив дыхание.
– Ну, его – старого судьи, судьи Хоррока, конечно, упокой господь его душу, – и женщина испуганно оглянулась.
– Аминь! – пробормотал я. – И что, он умер именно там?
– Умер там? Нет, не совсем так, – ответила Геба. – Он вроде как повесился на перилах, старый грешник, да помилует нас господь! И вроде как в алькове нашли отрезанные ручки от скакалки и нож, которым он, благослови нас бог, закреплял веревку, чтобы повеситься. Мать рассказывала мне, что скакалка принадлежала дочери его экономки. И та девочка ужасно жила после смерти судьи, постоянно просыпалась и визжала по ночам от страха. Говорили, что это призрак судьи ее мучил. Она обычно плакала и кричала, пытаясь оттолкнуть большого старого мужчину с кривой шеей, а потом визжала: «О, господин! Господин! Он приходит ко мне и зовет за собой в ад! Мама, дорогая, не отпускай
