вы все здесь.
Она говорила неправду, ведь мы обсуждали эту встречу на утреннем собрании в понедельник. Этот деликатный маневр был призван убедить их в том, что в нашем показушном представлении есть место некоторой спонтанности. Иногда людям отзываются весьма странные вещи.
– Мы тренируемся работать с секстантами, но вы можете посмотреть. – Паркер повернулся и указал на иллюминатор, рядом с которым работала Флоренс. – Мы решили немножко оживить всю эту историю и организовали соревнование.
Вот в чем вопрос: планировал ли Паркер превратить Флоренс в героиню фотографий, или это было случайностью? Его нелегко прочитать, но я была рада, что Флоренс окажется в центре внимания. Особенно теперь, когда с Земли приходили новости о сидячих забастовках в центрах управления полетами.
– Занятная идея, но я уже пообещала несколько иные виды. Простите, друзья. – Кудряшки Бетти свободно плавали в воздухе, как будто она находилась под водой. – Если кому-то нужно вернуться в жилой отсек, кто-то из членов команды может вас проводить.
Если бы она вдруг сказала: «бесплатный бар», тогда мы бы, может, и потеряли пару репортеров. Ну, а так никто из них не хотел, чтобы его опередил другой. Бетти это прекрасно понимала. Камеры уже ожили и активно щелкали.
– Ну, в таком случае, мы вернемся к работе.
Паркер оттолкнулся, а я поплыла за ним, обратно к экипажу «Ниньи». В этот раз он остановился и завис головой вниз. Можно подумать, что здесь слова «вверх» и «вниз» не имеют особого значения, но обычно мы ориентируемся в пространстве, используя знакомые маркеры. Все потому, что на Земле, к примеру, мы тренируемся в условиях гравитации. Инженеры устанавливают маркировку в условиях гравитации. Освещение находится «вверху» из-за гравитации. А еще мы стараемся передвигаться обычным образом из уважения друг к другу: так легче прочитать выражение лица собеседника. Гравитации у нас здесь нет, но «верх» и «низ» никто не отменял.
Я взглянула на него.
– Хочешь их сразу дезориентировать?
– Я лишь даю прессе возможности для ярких снимков.
Наш медик, Камила Шамун, закатила глаза.
– Если ты пукнешь, клянусь Богом, я это дело подожгу.
– Это ужасно скажется на тяге, – Паркер вытащил секундомер. – Ладно. Какая у нас цель? Бенкоски?
Пилот «Пинты» покачал головой.
– Йорк, ты в прошлом раунде победила. Выбирай.
– Хорошая мысль. А потом она пойдет и все объяснит галерке.
Паркер кивнул и выжидающе уставился на меня, продолжая висеть вверх ногами.
Я на мгновение задумалась.
– Пусть ищут вектор состояния «Лунетты». Денеб и Альдебаран в помощь.
Пока они работали, я вернулась к прессе. Журналисты бесконечно фотографировали. Или, вернее, пытались фотографировать. Большинство из них забыли зафиксироваться, а один явно не понимал, как экономить движения. Так что теперь он не просто плавал в невесомости, а еще и крутился вокруг своей оси. Я ухватилась за долговязого блондина и помогла ему восстановить равновесие.
Не отпуская несчастного репортера, я улыбнулась остальным.
– Может, у вас есть какие-то вопросы?
Репортер с копной темных волос, достойной кинозвезды, поднял руку.
– Джустино Коронель, «Фолья де Сан-Паулу». Над чем мы сейчас находимся?
– Хороший вопрос, – я указала на стену с обзорными иллюминаторами справа от двери. – Воспользуйтесь ведущим рельсом. Плывите сюда, и мы с вами посмотрим. Мы совершаем оборот вокруг Земли примерно каждые девяносто минут. Но, поскольку к эклиптике мы не привязаны, с каждым оборотом нам открываются немного разные виды на планету.
Я оттолкнулась носками и подлетела к иллюминатору, а потом отпрыгнула от него, чтобы повернуться к журналистам.
– Это безопасно? – репортер из «Таймс» немного отклонился назад.
– Абсолютно. – Если только мимо не пролетит метеор, но не стоило их зря беспокоить. Я ухватилась за поручень, чтобы удержаться на месте. – Каждый иллюминатор состоит из четырех стекол по три сантиметра толщиной. Так что вас и открытый космос разделяет целых двенадцать сантиметров. На Земле на стекло такой толщины может встать девяностокилограммовый человек и даже попрыгать на нем без особых проблем. В условиях нулевой гравитации мой вес куда меньше.
Репортер из «Таймс» навел на меня камеру, как будто просто не мог поступить иначе.
– Это для защиты от метеоров?
– Скорее, от удара коробки с сухим пайком. – Я улыбнулась. Снова. А затем взглянула на вращающуюся за иллюминатором Землю с ее роскошными синими океанами и серебристыми облаками. Из-под пелены облаков таинственно выглядывали кусочки коричневой и зеленой земли: – Мы сейчас над Африкой.
Долговязый блондин протолкался во главу стаи.
– Дом! – По его сильному акценту я догадалась, что родом он с юга континента. Он поднял камеру и начал щелкать затвором. – Получится снять Вандербильта де Бера на фоне ЮАР?
– Боюсь, когда он закончит, мы уже пролетим мимо, – я взглянула на работающих Флоренс и де Бера. – Хотя в следующий оборот мы снова будем пролетать над этим континентальным массивом.
– Увы и ах.
Репортер резко выпрямился, и его тут же понесло вверх, прочь от иллюминаторов.
Я схватила его за ногу и подтащила к одному из рельсов.
– Осторожней. Старайтесь всегда за что-нибудь держаться, пока не привыкнете к невесомости.
– А сколько на это у вас ушло времени?
Репортер из Бразилии одной рукой держался за поручень, а другой пытался ровно держать камеру.
Я пожала плечами.
– На второй или третий день я уже чувствовала себя довольно комфортно. Но у всех это проходит по-разному, – я махнула рукой в сторону коллег. – Например, Грэм Стьюман, геолог из экипажа «Пинты», до того как заняться геологией, был олимпийским дайвером. Для него быть в космосе – все равно что снова оказаться в воде. Дерек Бенкоски, пилот «Пинты», занимался прыжками с парашютом в рядах военно-воздушных сил, так что этот опыт ему помог с невесомостью.
– А что насчет другого геолога? – Репортер из ЮАР направил камеру на космонавтов и настроил фокус, но затвором пока щелкать не стал.
– У доктора Фланнери успехи были средние. Хотя, по правде говоря, устойчивость к космической болезни – один из критериев отбора кандидатов в участники марсианской экспедиции.
Все головы тут же повернулись ко мне. В горле одного из позеленевших журналистов что-то заклохтало, и он громко сглотнул.
– Космическая болезнь? Как у космонавтов на той потерпевшей крушение ракете?
Иногда сложно удержаться и не рассмеяться людям в лицо, но, серьезно, разве журналисты не должны быть умнее?
– Если вы про микробы, ничего такого не существует. То, с чем сталкиваются космонавты, – это нарушения в работе вестибулярного аппарата внутреннего уха. Ощущения не самые приятные, но это не опасно. Все равно что морская болезнь.
Почти синхронно большинство репортеров схватились вместо камер за блокноты и скрупулезно что-то записали. Скорее всего, все это выльется в заголовки вроде: «Эльма Йорк заявила, что космическая болезнь похожа на морскую». Ну, могло быть и хуже.
– К слову о рухнувших ракетах. Как вы относитесь к тому, что Леонард Фланнери продолжает подготовку к экспедиции? Учитывая тот факт, что в отношении него проводится расследование в связи с крушением ракеты «Сигнус
