Игорь вновь замолчал. Потянулся было за новой сигарой, да передумал, взялся за емкость с коньяком, налил в нетронутый бокал на три пальца, выпил залпом и продолжил:
— На первом нашем с Алкой свидании я все-таки засек «хвост». Подумалось невероятное — что меня каким-то образом опознали и пасут. Про академика-психолога я тогда ничего не знал. Это Аскольд меня просветил позже. Аскольд Афанасьевич — кладезь информации о закулисье грызни за власть... Твою мать, о чем это я?.. Отвлекся, потерял нить...
— Ты засек «хвост» и подумал, что он по твою душу.
— Да, подумал. Вежливо попрощался с девушкой и, знаешь, как испугался, когда понял, что это ее, Алку, пасут. Чья она дочь, я, сам понимаешь, понятия не имел. Но нищенкой Алка не выглядела, а в девяносто втором как раз начали похищать людей ради выкупа, и я... Надеюсь, ты понимаешь. Предпринял я, сам понимаешь, какие действия. Хорошо еще, с перепугу не загасил топтунов, а только... э-э-э... только здоровье им вполне щадяще попортил и доставил девушку домой, сдал с рук на руки отцу... Ха-а!.. А вышло, что сдал экзамен, сам того не желая, Аскольду на профпригодность. С тех пор я с ним.
— А девушка? Алла Аскольдовна, с ней у тебя как?
— Переписываемся. — Игорь заглянул в пустой, влажный от коньяка бокал, рука его вроде бы дернулась, чтоб еще налить, но Игорь сдержался. — Папаша ее в Гарвард отправил доучиваться.
— От тебя подальше? Ты извини, если я...
— Да ну, брось ты! Все нормально, вполне закономерный вопрос... Аскольд Афанасьевич, ты понимаешь, вообще никак не комментирует наши отношения.
— То есть?
— Никак! Мы с ней созваниваемся чуть ли не ежедневно. По электронной почте переписываемся. Видимся, сам понимаешь, редко. Он нам не препятствует. Знает, что мы... Что мы близки. И я, и она пытались поговорить с Аскольдом Афанасьевичем о будущем, о нашем с ней будущем, но Аскольд — кремень! Сначала, говорит, дочь должна закончить образование, и все тут. А там, говорит, видно будет. И точка... Лишь однажды... Я одно дельце успешно провернул, Аскольд сомневался, что все у меня получится, как надо. Головой рисковал, как никогда в жизни, а... Короче говоря — получилось все тип-топ, Афанасича я порадовал, и он, такой веселый, сказал, что о лучшем зяте даже мечтать стыдно. На неделю отпустил к Алле, в Гарвард меня отпустил, с ней повидаться... Эх! — Игорь все же налил себе коньяка. До краев. Выпил, как воду. Тыльной стороной ладони утер губы. Взял сигару. Зубами откусил кончик. Сплюнул на сторону. Закурил.
Игорь курил, глядя в стол. Пауза затягивалась. Змею показалось — Игорь жалеет о том, что наговорил лишнего, раскрылся чуть больше, чем следовало. Однако слово не воробей. И под сказанным следовало подвести черту.
— М-да-а... — вздохнул Змей сочувственно. — Ситуация у тебя — не позавидуешь. Умен Аскольд Афанасьевич и не прост. Я это сразу понял, едва с меня сняли наручники и оставили наедине с тобой в этой комнате. Интересная личность пан Аскольд, ничего не скажешь.
— Почему «пан»?
— Помнишь хохла, который стену штрабил? Грицко всех новых русских панами кличет. Как там, кстати, мои коллеги шабашники?
— Нормально. Продолжают без тебя арбайтен. Вопросов лишних не задавали. Твои вещички и деньги со съемной квартиры я дал распоряжение забрать. Ты, друг мой, недурно зарабатывал для шабашника.
— Копил, ха, на старость.
— Деньги тебе вернут, а тряпье я скажу, чтобы выбросили.
— Вот так, да? Ты, значит, нисколько не сомневаешься, что я останусь в твоем полном распоряжении.
— Нет, не в моем. Можешь вообще отказаться. Аскольд велел проверить твою постсоветскую биографию, и если ты...
— Не киллер, — подхватил Змей, — который поджидал пана с фуганком наголо, тогда, после проверки, он мне сделает предложение, от которого трудно отказаться.
— Считай, такое предложение уже сделано. Проверка — это проформа. Я готов за тебя поручиться, не дожидаясь ее результатов. Но Аскольд дождется, и денег на проверку не пожалеет. У него принцип — все задуманное доводить до логического конца. Пользуйся, отдыхай. Условия создадим. Работать начнешь по окончании проверки твоих по... Ха-а... — Игорь усмехнулся подкупающе искренне. — Чуть было не сказал: «твоих показаний».
— Мне будет предложено охранять тело пана или глушить тротилом его конкурентов?
— Охранять тела нас не учили. — Игорь отправил окурок сигары туда же, куда и первый, в грязный бокал с коньяком. Закинул ногу на ногу, откинулся в кресле.
— Но ты же притащился с хозяином в недостроенный коттедж как его телохранитель. Или я не прав?
— Я приехал с ним в качестве консультанта, осмотреть место на предмет вероятных неприятностей, сам понимаешь каких.
— А я принял тебя за охранника вельможного пана.
— Спасибо, порадовал. Раз особый порученец обманулся, значит, и возможные соглядатаи обмануты.
— Аскольда пасут, да?
— Все, кому не лень. Правда, не постоянно, но с завидной периодичностью. Как и он периодически обязательно кого-нибудь пасет. Такая жизнь. Ты, виртуоз фуганка, надеюсь, хотя бы иногда в телевизор заглядывал, газетки почитывал и имеешь приблизительное представление, какие заварушки со стрельбой, взрывами, шантажом и так далее сопровождают процесс первичного накопления капиталов. Ну так вот, друг мой, твои приблизительные представления — то же самое, что представления двенадцатилетнего девственника о сексе.
— Понял. Верю. Смотреть на групповуху по телику или в ней участвовать — две большие разницы. Интересно, сколько мне будет платить ясновельможный пан, если я соглашусь поучаствовать в разврате на его стороне?
— Я повторюсь: можешь и отказаться. Закончится проверка, и гуляй на все четыре стороны. Светить себя тебе ни к чему, значит, и мне, и Аскольду Афанасьевичу мочить тебя нет смысла. Как нет смысла и принуждать к сотрудничеству. По принуждению — это не работа. А согласишься, получишь свою долю акций фирмы Аскольда. Малую долю, но это такие деньги, которые твоему Грицко и не снились.
— Черт! Экая пан умница! Делает соратников из сотрудников. Прямо мафия в родном смысле этого итальянского слова.
— Бренд «семья» занят. «Семьей» в нашем обновленном отечестве принято называть сам знаешь, к кому приближенных.
— Не знаю.
— Смеешься?
— Серьезно, не знаю.
— А я-то, простая душа, думал, что шабашники все-таки хотя бы иногда заглядывают в телевизор, хоть на толчке, а почитывают газетки...
3. Разговор по делу
— А вы, Олег Константинович, сильно изменились, и всего за одни сутки. — Аскольд Афанасьевич запустил пухлую кисть в коробку с сигарами, вытащил одну, ощупал ее, понюхал, осмотрел сигару со всех сторон и вдруг, совершенно неожиданно для собеседника, расхохотался раскатисто, бросил сигару обратно в коробку, шлепнул себя ладошкой по лбу. — Дурень! Веду себя, как будто вы чужой человек. Сигары я вообще-то курить не люблю, я... — Аскольд Афанасьевич, крякнув, поднатужившись, оторвал толстый зад от мягкого седалища, привстал с кресла, достал из брючного кармана серебряный портсигар и с облегчением плюхнулся обратно мягким на мягкое. — Уф-ф... надо худеть... — Куцые пальцы толстяка открыли портсигар. — Я вообще-то отдаю предпочтение «Беломорканалу». — Аскольд Афанасьевич привычно продул дешевую папиросу, по-плебейски смял гильзу. — Я с четырнадцати лет его курю. — Щелкнув специальной зажигалкой для сигар, он прикурил «беломорину». Затянулся с удовольствием, выпустил дым из ноздрей. — А сейчас на людях приходится соответствовать имиджу. Пробовал трубки себе завести по совету имиджмейкеров, редкие купил: «Хановича» взял, «Банг», старый, семидесятых годов «Данхил», табачок заказывал из-за бугра, но, вы знаете, с трубками такая морока. Вы курили когда-нибудь трубку, нет?.. Так вот бриа-ровую трубку положено курить раз в сутки, иначе загубите вещь. Приходится таскать с собой целую прорву трубок! Я хотел специального человека нанять, чтоб носил за мной набор трубочек, набивал их, чистил, но на деловые переговоры с собой его не возьмешь, и пришлось приучить себя дымить сигарой на людях. Откровенно признаться — ради понтов голимых.
