наряжался тоже, – вступил в разговор Соловей.
На это Кларк лишь раздраженно махнул рукой и повторил свой вопрос: Так вы русские или кто? Потому что если вы американцы, то говорить мне с вами не о чем. И пошли вы куда-нибудь подальше!
– Русские, – сказал Богданов. – Точнее сказать, советский спецназ КГБ. Слышал о таком?
– Чем докажете? – недоверчиво спросил Кларк.
– Разве ты не слышишь – мы разговариваем не по-английски? – спросил Богданов. – У нас переводчик.
– Это еще не доказательство! – возразил Кларк.
– Но мы находимся в лагере вьетнамцев, – сказал Рябов. – Разве могут американцы находиться во вьетнамском лагере? Кто бы их сюда пустил? А в нас, как видишь, никто не стреляет. И мы также ни в кого не стреляем. Где ты видел американцев, которые не стреляли бы во вьетнамцев? И где ты видел вьетнамцев, которые не стреляли бы в американцев?
– Пожалуй, – после некоторого раздумья произнес Кларк и тут же задал следующий вопрос: – Для чего вы приволокли нас в этот лагерь? Да еще и двух наших мертвецов вдобавок?
– Чтобы доказать, что никакие вы не вампиры, а обычные люди, – сказал Богданов. – То есть что вас легко можно убить. И снять с вас вашу дурацкую одежду.
– Допустим, для этого хватило бы и мертвых, – сказал Кларк. – Для чего же вам живые?
– Чтобы вас допросить, – ответил Дубко. – Неужто непонятно?
– А потом? – помолчав, спросил Кларк.
– Боишься за свою жизнь? – на лице Богданова появилось хищное выражение. – Хочешь жить? Они тоже хотели жить! Те, с кого вы сдирали кожу!
– Жить? – переспросил Кларк, помолчал и добавил: – Нет, не хочу. Пожалуй, не хочу…
– Что ж так? – не меняя выражения лица, спросил Богданов.
– А ты сдери с кого-нибудь кожу, – безучастно произнес Кларк. – И я посмотрю, как ты потом будешь жить. И захочешь ли вообще жить…
Такой поворот разговора был для спецназовцев неожиданным. По сути, это был не допрос. Это, наверное, была беседа по душам или что-то в этом роде. А нужен был допрос. По крайней мере, вначале.
– Ладно, – сказал Богданов. – Поменяем тему. Кто тебе дал приказ переодеться в вампиров?
– Начальство, – одним словом ответил сержант Кларк.
– А точнее?
– Не будет разговора, – покачал головой Кларк.
– Это почему же? – спросил Дубко.
– Потому что вы русские, – ответил Кларк.
– То есть враги? – уточнил Дубко.
– Да, – ответил Кларк.
– А перед врагами следует вести себя геройски, – усмехнулся Рябов. – Ну-ну… Слышали мы про такое дело.
Кларк на это ничего не ответил, лишь пожал плечами.
Пожал плечами и Богданов – но совсем по другой причине. Он не знал, с какого боку подступить к Кларку. Пугать его смертью? Похоже, что вряд ли это на него подействует. Кларк не был похож на человека, который до умопомрачения боится смерти, в отличие от его солдат. Те боялись, и потому допрашивать их было несложно. А у Кларка, похоже, сейчас был душевный излом. Но что это был за излом, на какую, так сказать, тему? Это могло быть раскаянием, а могло быть и озлоблением, и злоба эта, скорее всего, направлена на тех, кто взял его в плен и вот сейчас пытается допрашивать. Или, может, Кларк озлобился на своих командиров, давших ему приказ, с которым он, Кларк, был не согласен? А может, он злился сейчас на самого себя? Может, сейчас ему мерещились окровавленные тела вьетнамских бойцов, которых он, в силу полученного приказа, вынужден был потрошить и вообще разыгрывать спектакль с вампирами, против которого протестовала его душа? Или дело обстояло проще? Уперся этот Кларк в какой-то душевный и психологический тупик и не видит из него выхода? И это такой страшный тупик, что он даже страшнее смерти. Такое бывает. Особенно с теми людьми, которые долго, изо дня в день, вынуждены делать что-то такое, против чего протестует их душа.
Вот сколько было причин у этого сержанта Кларка, чтобы не отвечать на вопросы. И попробуй угадай, какая из этих причин – истинная, а какая – предположительная. А угадать было нужно до крайности. Кларк мог сообщить сведения, которые спецназовцам были очень нужны, они для них были просто-таки до крайности важны. От них могли зависеть все последующие действия Богданова и его немногочисленной команды. Да, впрочем, что там Богданов и его отряд! От сведений, полученных от Кларка, могла зависеть участь многих вьетнамцев – бойцов, женщин, детей, стариков… А потому Кларка во что бы то ни стало надо было разговорить и перетянуть так или иначе на свою сторону. Но вот только как?
Примерно о том же самом размышлял сейчас и еще один человек. Этим человеком был профессор Илья Семенович Тихий. Он смотрел на Кларка, вглядывался в него, и ему казалось, что он понимает этого человека. Да, понимает, хотя и видел его впервые в жизни, и этот человек был ему чужой по сути. Но тем не менее он чем-то зацепил профессора, в отличие от тех троих солдат, которых допрашивали ранее. Те солдаты были неинтересны профессору, потому что они были просты и примитивны. А вот сержант был сложной личностью.
– Я прошу прощения, – сказал профессор, обращаясь к Богданову. – Отойдем в сторонку, мне нужно сказать вам нечто очень важное.
Богданов, да и все прочие спецназовцы, взглянули на профессора с интересом и недоумением: что это, мол, за несвоевременные тайны? Тут, понимаешь ли, надо делать дело, а не шептаться. Но тем не менее Богданов, ничего не спрашивая, позволил профессору увести себя в сторону.
– Я прошу прощения, – повторил Илья Семенович. – Видите ли, какое тут дело… Насколько я понимаю, у вас с этим человеком… с этим пленным возникли некоторые затруднения? В первую очередь – психологического свойства. Я прав?
– Похоже на то, – согласился Богданов.
– Ну вот, видите… Мне кажется, я мог бы вам помочь. Помочь вашему делу, если называть вещи своими именами.
– То есть? – не понял Богданов.
– Позвольте мне поговорить с этим человеком. С пленным… Но только так, чтобы поблизости не было никого из посторонних. Так сказать, в четыре глаза. Мне кажется, что я смог бы его разговорить. Да-да! Именно я, а не кто-то из вас, невзирая на весь ваш профессионализм. Мне кажется, здесь нужен не профессионализм, а нечто иное… некий иной подход. У этого человека явно виден душевный надлом, душевное смятение, а потому и подход к нему нужен не стандартный, а иной… Я, можно сказать, старый человек, я много читал и многих видел, и потому мне кажется, что у меня получится.
– Ну а почему бы и нет? – после короткого размышления сказал
