что звал из темноты…
Я здесь, свет мой. Иду к тебе. Весь, сколько есть…
— Мне нужны чистые непорочные души, все, сколько есть, только они могут заглушить пустоту внутри. Нечаянно прибившиеся испорченные отправляются указывать путь ко мне. Твой свет иной природы. И он мне ни к чему. Но в тебе горит вечное пламя, которое… который испортил мне предыдущий праздник.
Снова качнулись фонари, и мне в спину дохнуло теплом.
Фаза два. По схеме. Ровнее. Есть. Замыкаем.
От резкого притока сил сдавило уши, заломило кости. Я вся было — резонанс, каждая часть меня, каждый осколок был полон звенящей тишиной. Флейтист качнул головой, прислушиваясь, повел плечами, будто от сквозняка.
— Те, что зовут тебя, сильны, но не сильнее меня, — прошипел он, нервно сжимая пальцы на своем жутком инструменте, вдохнул, сунул флейту за пояс, улыбнулся, блеснув иглами клыков и сжал в кулаке мою волю — мой ритуальный клинок, дар Нери; сдавил в ладонях мое сердце, крылатый ключ Ливиу; поймал в клетку мою душу — бархатную тьму-на-двоих, дар Холин. Затем рассмеялся во весь Голос и сомкнул ладони.
Дары были живы и не хотели погибать, ранили сдавливающие из руки. Кожа лопалась, и тело эльфира истекало светом как кровью. И вдруг передумал, поддел когтем обмотанный вокруг пальца волосок моей дочери, потянул — черная невесомая спираль сверкала теплым золотом на сгибах…
Дара моргнула…
— Мам? Ты нормально? — позвал Рикорд.
— Ш-ш-ш, не сейчас, — одернула дочь.
— Что происходит?
— Она выбирает…
Я закричала, падая вперед попытке защитить, и упала грудью в центр источника, на каменные иглы, и меня не стало.
Я молча дернула на себя ритуальный клинок из его пальцев, и тут же метнула обратно, в один из изумительно красивых глаз, мертвое железо вошло в глазницу по рукоять, а рука илфирин пробила мне грудину, сердце лопнуло в сдавшихся в предсмертной судороге пальцах и меня не стало.
Я закричала, ударив потоком тьмы, всей тьмой, что было во мне, но слепяще белый и холодный свет тараном ударил в ответ и меня не стало.
Я молча воззвала к теням, которых в этом болоте было, как грязи, и, повинуясь приказу Заклинателя, они бросились на своего хозяина впиваясь в него так же, как он пил из них, но теней было так много, что когда высохшая невесомая оболочка чудовища распалась пылью, внутри меня оборвалось, потому что я исчерпала себя до дна и меня не стало.
Я закричала, разворачивая щиты, превращающиеся в лезвия из света и тени, а он, располосованный до скелета поймал меня за горло, хрупнули кости и меня не стало.
Я молча взмахнула рукой, на запястье которой носила новообретенные Дары и вместо ключей в моих руках оказалось гладкое длинное древко с обсидиановой сердцевиной и ручкой в форме вороньей головы, хищно блеснул черный рубин-глазок, острый клюв вонзился тело илфирин, распахивая тварь от брюшины до ключиц, он закричал, рассыпаясь зеркальными брызгами, но успел дернул меня на себя, трость ударила в сердце, хрупнули осколки и меня не стало.
Дара моргнула и ее губы дрогнули: “Минэ, атта…”
О чем можно успеть подумать между двумя ударами сердца? Обо всем.
Система в работе. Я чувствую, как сжимается спираль веера из осколков моей сути. С каждым новым витком все сильнее. С каждым счетом.
Мерцающие плоскости, бесконечно повторяющие сами себя сами в себе. Я в каждой.
Сколы, осколки… Сколько?
Колючее… Теплое… Мое… Завтра… Сейчас… Всегда…
Я считаю. Звучу. Зову.
Кайнен.
— Иди… — пропел илфирин, натянув волосок между пальцами.
— Сам иди, — сказали позади меня два родных голоса и, не сговариваясь, добавили, куда именно, а поверх моих рук, по которым сполохами плясало пламя из тонких сверкающих нитей, легли другие: вот мой свет и моя тьма, темные теплышки — мое завтра, сейчас и всегда с отражениями, протянувшимися, сквозь время, а с ними моя ненависть и вечная смерть.
— Другое время, другой облик, все тот же яростный огонь. Золотая звезда. Тьма. Тень. Свет. Какой затейливый… тандем.
Склонил голову набок, разглядывая, как диковинную букашку, напрочь игнорируя присутствие остальных, ведь это для меня они были реальны, а для него — эхо, отражения.
— Тем приятнее будет снова убить тебя, пламенная тварь. — Улыбнулся, глядя мне в глаза, приказал: — Гори. — И метнул в меня мой же клинок.
Внимание. Фаза три. Есть разделение. Рассекаю. Закрыва…
Мертвое железо вошло между бровей, опрокидывая меня в слепящую бездну.
— Три, четыре, — говорит учитель и смычок касается струн
Вспыхнуло.
27
МЕЖДУСЛОВИЕ 1-е
Немного до
Мар Холин критически оглядел себя в зеркало и остался доволен. Отросшие волосы больше не мешались, аккуратно убираясь в хвост. Выглядело солидно. А еще он как никогда стал походить на деда, Севера Холина. На висках уже серебром проблескивает.
Замнач прошелся по кабинету и вернулся за стол. Бумажное письмо, которыми почти не пользуются, разве что для торжественных приглашений, вопияло, но печать конгрегации с оттиском знака ордена Арина настораживала.
Любопытство оказалось сильнее. А потрясение — сильнее любопытства. Нынешний глава ордена, Герих Арен-Тан витиевато, высокохудожественно, официально и на полном серьезе предлагал вступить. Но потрясение вызвало не это, светен и раньше делал Мару непристойное предложение, от которого предки Холин, сколько бы их ни было, вернулись бы из-за грани укоризненно посмотреть. Потрясла приписка с приложением.
“Зная, что вы сейчас думаете о попрании чести темной семьи, стоявшей у истоков создания королевства Нодлут и ни в коем разе не намерены ее пятнать, предлагаю ознакомиться с вирт-копией части документа,” — значилось черным по молочному.
Так замнач узнал, что не все светены одинаково светлы и что случалась среди Холинов этакая оказия, как инквизитор. Давно. Чудовищно давно, но случалась. Темный экзорцист Арен-Хол.
Тогда в инквизиторы мог пойти любой. Конгрегация представляла собой нечто похожее на теперешний надзор, правила и законы для темных и приравненных к ним только-только начали формироваться, а орден Арина был официальной верхушкой, а не как сейчас — когда немногочисленные д’арены наблюдатели за кулисами, или, как Арен-Тан, по его же словам, те, кто переворачивают ноты.
Настоящее имя темного уникума было вымарано из родовой книги Холин, будто его вовсе не существовало. От фамилии остался только слог.
Ответ предлагалось оставить на этом же листе ниже, а затем вновь свернуть послание, сомкнув края печати.
Сначала Холин по привычке схватил стилус, потом искал ручку с пером, чтобы писала. Нашел на столе в подарочном наборе, которым ни разу не пользовался.
“Нет, — размашисто написал Мар, подумал и добавил: —
