потом остаётся. Хрен с ним. Не до него. Я бы мог его вывести, но пугать Любу ещё больше не хотел.
Смотрю в ее перепуганное лицо и вспоминаю, как она описывала подобные ситуации и каким монстром в ее глазах я сейчас выгляжу. Всего один раз она позволила выход своим эмоциям, ничего конкретного не рассказывая, она жаловалась на урода, что доставал ее.
— Кареглазка, — произношу её прозвище и вижу, как увеличиваются ее глаза. — Я — Джордан, — называю своё имя, но она не хочет верить и мотает головой…
— Это что, такой новый способ издевательства? — робко спрашивает она, делая несколько шагов от меня. — Я не понимаю, зачем тебе это…, - по ее щеке бежит слеза.
Меня ломает, кажется, все жилы рвутся, внутренности все в клочья. Она меня боится и не верит, и хочется орать от безысходности, и дотронуться до нее хочется. Как же хочется к ней прикоснуться.
— Прости меня, — голос не мой, хриплю, словно не пил целую вечность. — Прости, Кареглазка, если бы я только знал…
— То, что? Издевался и запугивал бы кого-нибудь другого? — с обидой спрашивает она.
Кареглазка, конечно, права, я вел себя как последний мудак. Хоть и не творил откровенной гадости, это меня не оправдывает. Делаю шаг к ней, но она тут же отступает.
— Кареглазка…
— Нет, не зови меня так!
— Люба, пожалуйста, я хочу все объяснить.
— А я не хочу! Ни объяснения твои слушать, ни вообще тебя знать, — она уже не может сдерживать поток слёз.
Хочу прижать к себе и пожалеть. Защитить от всех. Но защищать в итоге нужно от себя.
— Мне жаль, Кареглазка, мне так жаль. Я прошу, дай мне шанс, просто выслушай.
— Это я прошу. Уходи. Просто уйди. Сделай вид, что не знаешь меня. Хотя бы в память того, что мы были друзьями, — а потом сама озвучивает мои мысли. — Ты предлагал помощь. Так помоги, избавь меня от того, кто меня достает. Раз и навсегда избавь.
— Я не хочу…
— Мне всё равно, — шмыгая носом, перебивает меня Люба.
— У меня нет шансов? — я сдаюсь, настаивать сейчас на чём-то бесполезно.
— Их и не было, — тихо произносит она, вонзая нож под ребра своим ответом. — Я же предупреждала, в реальной жизни меня у тебя не будет. Теперь в сети тоже. Не будет. Я надеюсь, у тебя хватит совести не заводить левых аккаунтов и не писать мне.
— Не надо, пожалуйста, я виноват, я готов нести наказание, но, пожалуйста, не нужно исчезать. Ты мне нужна.
— Сомневаюсь, — она отводит взгляд, смотрит в сторону, где сидит свидетель нашей сцены.
Я тоже смотрю туда, но парень в наушниках смотрит лишь в книгу, словно нас тут и нет. Ну и хорошо.
— Прости меня, — говорю Кареглазке. — Я не знаю, как загладить свою вину. Прости.
— Пожалуйста, никогда больше ко мне не подходи.
— Прости, но этого я обещать не могу.
Я разворачиваюсь и ухожу. Понимаю, что сейчас я большего не добьюсь. Мне нужно время. Нам нужно время. Уверен, я для неё стал таким же значимым человеком, как и она для меня. Возможно, через пару дней она согласится меня выслушать. А я смогу подобрать слова, чтобы она простила. Мне так хреново. Кажется, когда меня бросила Лиза, мне было не так больно. Сейчас меня разрывали на части горечь от моих действий, какая-то безнадёжность ситуации и страх, что я ничего не смогу изменить.
На автомате иду в столовую, кажется, там я оставил свои вещи. Собираюсь уйти, не хочу быть здесь. Рядом с ней. Нет, наоборот, хочу быть рядом с ней и не хочу быть здесь, далеко от неё. Моя Кареглазка, моя девочка-загадка, маленькое привидение решила исчезнуть из моей жизни.
В столовой меня ждёт Стас. Я прошу его не задавать вопросов. И предлагаю со мной напиться. Он действительно ничего не спрашивает, хватает свой рюкзак и уходит вместе со мной.
29
Люба
Шведов догоняет меня очень быстро и, схватив за локоть, затаскивает в аудиторию. Мне страшно. Я даже толком сказать не могу, чего боюсь. За все это время он не сделал ничего по-настоящему плохого. А я все ждала и, наверное, это ожидание нагнетало обстановку. Отрезав нас от остального мира захлопнувшейся дверью, он ослабил захват, и я тут же отскочила подальше. Прижала к груди рюкзак, словно он мог меня защитить. Глупо, очень глупо. Но я понятия не имела, что творится в его больной голове.
В аудитории мы оказались не одни, какой-то парень сидел с учебниками и, что приятно, он не выполнил приказ Шведова, а остался. Я чуточку даже успокоилась, не будет же он при свидетелях творить гадости. Но то, что происходит дальше, кажется дурным сном. Потому что Илья вдруг называет меня Кареглазкой.
Мои брови ползут вверх, откуда он узнал это прозвище? Так меня называл только один человек. И сейчас, когда он произнес его с какой-то нежностью в голосе, мне стало казаться, что я начинаю страдать слуховыми галлюцинациями. Потому что голос был очень похож на Джордана. Словно поняв мое замешательство, он решил меня добить.
— Я — Джордан.
Нет. Нет. Нет. Я мотаю головой и не хочу в это верить. Только не он. Он не может быть им. Откуда он вообще узнал о Джордане?
— Это что, такой новый способ издевательства? — озвучиваю свою догадку и делаю пару шагов от парня, — Я не понимаю, зачем тебе это? — я, правда, не понимаю. Ника говорила, он поспорил, что я буду его бояться. Я боялась, сторонилась, зачем тогда так издеваться?
— Прости меня. Прости, Кареглазка, если бы я только знал…
Я не могу поверить в его искренность. Не хочу, чтобы все это оказалось правдой. Мой Джордан хороший, он добрый, а Шведов — бессердечная скотина. Поэтому, вкладывая в голос всю горечь обиды, задаю резонный вопрос.
— То, что? Издевался и запугивал бы кого-нибудь другого?
Он делает шаг ко мне, но я тут же отступаю, не позволяя приблизиться. И когда он снова зовет меня Кареглазкой, запрещаю меня так называть.
— Люба, — обращается по имени, а меня передёргивает. — Пожалуйста, я хочу все объяснить.
— А я не хочу! Ни объяснения твои слушать, ни вообще тебя знать, — почти ору я.
Слезы неконтролируемым потоком рисуют дорожки на щеках. Больше всего мне сейчас хочется куда-нибудь спрятаться и хоть немного подумать, чтобы хоть как-то разложить все в своей голове. Он говорит, что ему жаль, просит дать шанс, просит выслушать. Но мне больно, сейчас так
