борьба утихает, как поражение побеждает его ярость.
Пакс откидывается на спинку дивана, кадык дергается, когда он сглатывает снова, и снова, и снова. Закрывает глаза.
Я позволяю ему сидеть так долгое время, пока он переваривает то, что только что произошло. И не произношу ни слова.
Возвращается официантка с нашей едой — двумя самыми большими гамбургерами, которые я когда-либо видел, тарелками, переполненными картофелем фри. Она удивленно смотрит на нас, видя, что никто из нас так и не притронулся к кофе. Наверное, думала, что мы попросим добавки.
— Ну вот, ребята. У нас скоро будет послеполуденный ажиотаж, поэтому я принесла вам чек сейчас, чтобы ускорить процесс…
Я протягиваю ей три двадцатки, не обращая внимания на липкую счет-папку, которую она положила на стол. Женщина хочет, чтобы мы ушли, это ясно, и я тоже не хочу оставаться здесь, запертым в причудливом семейном ресторане, ни на минуту дольше, чем это необходимо по человеческим меркам. Чем быстрее я смогу убедить Пакса поесть и уйти со мной, тем лучше для всех.
— Оставьте сдачу себе, — говорю ей.
Женщина благодарно склоняет голову, подтверждая, что мы с ней, похоже, на одной волне, и переходит к следующему столику, чтобы принять заказ. На столе у Пакса звенит телефон. Он сразу же берет его в руки, переводя взгляд слева направо, пока читает только что пришедшее сообщение..
— Это она? — спрашиваю я, пытаясь понять, что за мрачная гримаса появилась на его лице.
— Нет. Это Кросс. Он все время пытается убедить меня поехать с ним в эту гребаную Японию. И не принимает отказа.
— Тогда это точно подождет. — Повернувшись к Паксу, беру со своей тарелки жареную картошку и направляю ее на своего друга. — Выплюнь это, — говорю я.
Его лицо искажается в недоверчивой гримасе.
— Что за чушь ты несешь?
— Говори то, что у тебя в голове. Давай. Все. Всю эту поганую, испуганную, злую, запутанную чушь, которая крутится в твоем толстом черепе. Выкладывай все как можно быстрее, иначе у тебя будет срыв.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Я в полном порядке.
Это, безусловно, самая безумная и смехотворная вещь, которую когда-либо говорил Пакс Дэвис, а мой мальчик в свое время наговорил немало нелепых вещей.
— Ты не в порядке, — возражаю я. — Даже я не в порядке, а это не я только что узнал, что моя девушка беременна. Не может быть, чтобы ты был в порядке, тупица.
Пакс с вызовом смотрит на меня злобным взглядом.
— Мы даже не знаем, что он мой, не так ли? — На середине этой фразы я вижу, как он ломается. Пакс жалеет о том, что сказал это еще до того, как слова сорвались с его губ. На него опускается тень — тяжелое облако, которое, кажется, погружает все кафе во тьму.
Наклонившись к нему через стол, тыкаю пальцем в ламинированное меню, которое оставила официантка.
— Ты говоришь очень гадкие вещи, когда злишься, знаешь об этом? Пресли не спала ни с кем другим. Ты знаешь, что она влюблена в тебя. И знаешь, что в ее животе твой ребенок. Не мне указывать тебе, как реагировать в этой ситуации, но если собираешься сказать еще какую-нибудь подобную глупость, лучше выскажи все здесь и сейчас, пока мы вдали от девчонок.
— Да ну? — злобно выплевывает Пакс.
— Да. Скажи такое дерьмо при Пресли, и она никогда этого не забудет. Это навсегда останется в ее памяти. Ничего нельзя будет вернуть обратно. Ты этого хочешь? Когда остынешь и немного придешь в себя, ты уже не будешь так себя чувствовать, чувак. Но скажи что-нибудь подобное, и ущерб будет нанесен навсегда. Возврата не будет.
Он знает, что я прав. Вижу это по его лицу. Пакс хмурится, глядя в окно на зимний пейзаж по ту сторону стекла, его брови сошлись в яростную черную линию.
— Как? Как это могло случиться? — шепчет он.
— Ха! Серьезно? Я знаю, что тебе было скучно большую часть времени, проведенного в Вульф-Холле, но ты же умный парень. Ты знаешь, откуда появляются…
— Это не помогает.
Я замолкаю.
Пакс беспокойно ерзает на своем месте. Делает глоток кофе, закрывает глаза и тяжело вздыхает.
— Она принимает противозачаточные. Принимала все время, пока мы были вместе. Я не дурак, ясно? Знаю, как все это работает. И видел, как она принимала эти чертовы таблетки каждый раз, когда мы проводили ночь вместе, так что скажи мне, умник. Расскажи мне, как, блядь, это случилось.
— Ужасно не повезло? — Это не тот ответ, который он ищет. Не тот, который ему нужен. Впрочем, это единственный ответ, который он может получить. Методы контроля рождаемости в наше время очень эффективны, да, но высокая эффективность — не значит абсолютная надежность.
Пакс берет пакетик сахара и сгибает его пополам, туда-сюда, в одну сторону, потом в другую.
— Она мне не сказала, — говорит он. — Она не позвонила мне, чтобы сказать, что происходит.
— Да. Бог знает почему, — говорю я, и в моих словах звучит сарказм. — Не то чтобы ты плохо отреагировал или что-то в этом роде.
— Ты, блядь, хочешь умереть, Джейкоби?
— Я просто говорю…
— Ну, не надо.
Он прав. Я знаю, что мне не следует сейчас его дерьмом поливать, но невозможно игнорировать тот факт, что Пакс увидел живот Пресли Марии Уиттон Чейз и мгновенно потерял всякий здравый смысл. Если бы был на ее месте, я бы тоже не сказал ему об этом. Я бы сходил с ума от страха каждый раз, когда, черт возьми, даже думал о том, чтобы признаться ему в этом прискорбном положении дел.
— Я не говорю, что справился бы с этим лучше, чем ты, — говорю я.
Он закатывает глаза.
— Да, блядь, ты бы справился.
— Нет. Вряд ли.
— Тогда что ты хочешь сказать? Потому что с того места, где я сижу, кажется, что ты осуждаешь меня по полной программе.
— Я хочу сказать, будь лучше. Ты ведь любишь Чейз, не так ли?
Пакс складывает пакетик с сахаром еще более агрессивно. Судя по тому, как раздуваются его ноздри, признание в этом причиняет ему физический дискомфорт, но он кивает головой.
— Да. Я люблю ее.
— Тогда разберись со своим дерьмом и сделай это быстро. Следующие несколько часов имеют решающее значение. Если ты будешь размышлять об этом слишком долго и позволишь Пресли думать, что ты считаешь это худшим из того, что с тобой когда-либо случалось, это изменит отношения между вами безвозвратно. Подумай о том, что будешь чувствовать через шесть месяцев. Каким человеком
