есть"! — передразнил ее Вовка.
— Да, люди должны были стоять в очередь в туалет, а ты закрылся изнутри, высунул голову в окно и на пароходы смотрел.
— Это проводник был виноват. Зачем он другие окна позакрывал? Только в туалете окно без стекла. Становишься на унитаз и наблюдаешь в открытое окно.
— Туалет тебе не наблюдательный пункт. А унитаз не ступенька. Понял?
— Вот видишь, Базар! — опять сказал Володя.
Честно говоря, я был на его стороне. Если только окно открыто, поневоле сунешь в него голову, чтобы посмотреть на пароходы. А то ведь поезд быстро проедет через мост, и ничего не увидишь. Я хотел сказать это, но меня опередила Лиля:
— Вот Базар так никогда бы не сделал! — сказала она. — Потому что Базар не эгоист!
Мне надоело слушать их спор. Кроме того, теперь, когда Лиля сказала: "Базар не эгоист!" — я перешел на ее сторону. "Лиля понимает, какой я человек", — подумал я. Это хорошо, когда тебя понимают и ценят. Мне теперь показалось, что Вовка и в самом деле был неправ, запершись в туалете и заставив ждать всю очередь. И вообще, хотелось сказать Лиле что-нибудь хорошее, только я не мог придумать — что. Я вспомнил про Дже-ренку, которая всегда дразнится и нарочно подстроила так, чтобы мы с Ата подрались. "Вот Лиля так бы никогда не сделала", — думал я. Я сказал:
— Эта Джеренка, про которую я говорил… Она хотела, чтобы я подрался с ее двоюродным братом Ата…
— Это тот Ата, который всех мальчишек на всех улицах побеждает? — спросила Лиля.
Мне не понравился ее вопрос. "Запомнила!" — подумал я. Я всего-то один раз сказал и даже сам про это забыл, а она запомнила.
— Тот самый, — кивнул я. — Но он со мной не хотел драться, и я с ним не хотел. Это Джеренка виновата, что мы подрались. Она нас поссорила.
— Да брось ты! Не смогла бы Джеренка поссорить вас, если бы вы не захотели! Скажи, кулаки чесались. Мальчишки всегда так.
Нет, вы смотрите, что получилось! Я встал на сторону Лили, а она взяла и выступила против меня! Зато Володя сразу же заступился за меня.
— "Кулаки чесались"! — передразнил он Лилю. — Много ты понимаешь! А ну, ступай отсюда, мы будем одеваться!
Я должен был бы радоваться, что Володя заступился за меня, но мне вдруг стало грустно. Лиля ушла. Володя стал одеваться. Я последовал его примеру.
Когда мы умылись и вернулись, мама и тетя Маша стояли возле казана, в котором кипятилось молоко, и разговаривали о нас. Тетя Маша говорила, что хочет, чтобы ее сын стал моряком. Я и сам уверен, что Володя станет моряком, потому что, когда он сошел с поезда, он был в матроске. А моя мама сказала: "Базарджан будет доктором".
Для мамы на всем свете есть только одна хорошая профессия — доктор. А мне хочется стать бригадиром, как папа. Ну и что же, что работа тяжелая! Все равно хорошо быть бригадиром, к тому же бригадиром овощеводов. Кормишь людей сладкими дынями и получаешь за это благодарности. И за красные помидоры, и за зеленые огурцы и лук люди благодарят.
Мы сели завтракать. Мама положила мне в пиалу немного каурмы[6], налила горячего крепкого чаю, посолила. Володя и Лиля с удивлением смотрели на нее.
— Разве чай пьют с мясом и солью?! — воскликнула Лиля.
— Это чай-шурпа, — сказал я. — Он с мясом. Поешь с утра и до обеда будешь сыт, только пить будет хотеться.
— Самый любимый завтрак Базарджана, — сказала мама. — А вы что будете есть, детки? — посмотрела она на Володю и Лилю. — Вот чал[7] из верблюжьего молока, вот агаран — сметана из верблюжьего молока. Берите, что вам понравится!
Я отломил кусок лепешки и стал макать в шурпу. Володя посмотрел на меня и тоже отломил кусок лепешки, но макал ее не в шурпу, а в агаран.
— Во как вкусно! — поднял он вверх большой палец.
— Ешь на здоровье, милый! — сказала мама.
А Лиля сидела, смотрела на нас, а потом пододвинула к себе дыню.
— Ты, детка, сначала поешь посытнее, а потом уже принимайся за дыню, — сказала мама.
— Ничего, для нее главное дыня! — засмеялась тетя Маша.
Лиля разрезала на доли сочную желтую сорокадневку и принялась за нее. Володя раньше всех покончил с едой, посмотрел на Лилю и закричал:
— Мама, по-моему Лилька скоро лопнет от жадности!
— Пусть он что хочет говорит, а ты ешь, доченька! — сказала моя мама.
Но Лиля перестала есть, сложила дынные корки, потом собрала посуду и стала ее мыть.
Володя немного посидел, отдыхая после еды, потом подошел к веревке, на которой сушились дыни, подпрыгнул, хотел достать до веревки, но рука его не дотянулась. Я тоже подпрыгнул и тоже не мог дотянуться. Володя поплевал на руки и снова подпрыгнул. Я разбежался и тоже подпрыгнул. И снова никто из нас не смог достать веревку.
— Я бы достал, но много выпил верблюжьего чала, у меня в животе булькает, — придумал причину Володя.
А я все свалил на шурпу. Мы хвалились, что подпрыгнули бы еще выше, если бы так не наелись, но оба знали, что обманываем друг друга. Потом мы сделали еще несколько попыток и все без толку. Каждый раз, когда мы подпрыгивали, из-под ног поднимался столб пыли.
— Базарджан, сынок, если вы хотите прыгать, идите куда-нибудь подальше, — сказала мама.
— Пошли в крепость! — предложил я.
Я давно собирался отвести Володю с Лилей в крепость. Там ведь сверкала на солнце моя "историческая" надпись, и мне хотелось, чтобы мои гости прочитали ее. Тогда они увидят, кто победитель, а кто трус. Пусть прочитают, пусть расскажут об этом в Ленинграде своим знакомым.
Мы сделали из газеты треуголки и отправились. Чтобы добраться до Алтын-тепе, надо перебраться через бархан, поросший травой. Взберешься на бархан, считай, что прошел половину пути. Но мы не скоро добрались до крепости. Вначале нас задержал тушканчик, который сидел возле своей норы. Подняв передние лапки, казалось, здоровается с нами. Но когда мы подошли поближе, он скрылся в своей норе. Немного удалились, он снова вылез и стал заигрывать с нами. Закидывал за спину свой мохнатый хвостик, закусывал зубками корень высохшей травы. Лиле никак не хотелось отходить от него.
— Ой, до чего же прелестный зверек! Если бы можно было поймать его. Я бы увезла его в Ленинград.
— Ты и крольчонка хочешь увезти, и тушканчика, и верблюжонка, целый зоопарк! — поддел Володя сестру. — Ну, пошли, — потянул он меня.
Я и сам
